Приключения знаменитых первопроходцев. Океания

Буссенар Луи Анри

После пятидневной стоянки в Островной бухте (Бейоф-Айлендс) «Астролябия» покинула бурные прибрежные воды Новой Зеландии и направилась в более спокойный регион, ближе к экватору.

«Поверив рассказам наших предшественников и нашим собственным впечатлениям, оставшимся у нас после спокойного плавания на корвете «Кокий», мы надеялись наконец-то отдохнуть после столь тяжких трудов, ведь в этом районе в основном господствует очень приятный легкий восточный или юго-восточный бриз. Мы рисовали в нашем воображении весьма приятные для нашего взора картины и старались забыть о тех ужасных испытаниях, коим нас подвергла стихия. Уже трижды экспедиция была на грани полного провала, да нет, не провала,

а гибели! Двадцать раз на нас обрушивались всей мощью ураганные ветры, и мы сумели исполнить свой долг только ценой огромных усилий. Но мы покидали берега Новой Зеландии с сознанием того, что наше здесь пребывание было заполнено благороднейшей работой, ибо огромная часть побережья была очень подробно и скрупулезно отражена на картах. С этих пор ни один географ не сможет говорить об этих больших островах Южных морей, не вспомнив об открытиях, совершенных в ходе плавания «Астролябии». Ради достижения такого результата можно забыть о любых опасностях и лишениях!» — записал в своем дневнике Дюмон-Дюрвиль.

Корвет «Астролябия» покинул Новую Зеландию 18 марта 1827 года и взял курс на острова Тонга, в виду которых и оказался 20 апреля. Но налетел ужасный шторм, и «Астролябии» пришлось отойти подальше в открытое море и провести там около двух дней. Вторая попытка приблизиться к вожделенному берегу была более удачной. Вскоре корабль подошел к проходу, который вел к стоянке в Пангам-Моду, где когда-то побывали Кук и д’Антркасто. «Астролябия» вошла в узкий проход между грядой рифов, о которую с невероятным грохотом разбивались волны, и берегом. Внезапно ветер стих, паруса опали, скорость хода резко уменьшилась. И корабль оказался пленником течения, которое несло его прямо на рифы! Здесь, среди огромных коралловых глыб невозможно было бросить якорь. Эти грозные скалы поднимались словно острые шипы со дна, готовые пропороть корабль, а между ними зияли глубокие пропасти, готовые поглотить творение рук человеческих.

Однако течение медленно, но верно продолжало увлекать «Астролябию» за собой, теперь уже унося корабль чуть в сторону от рифов. И все же корабль задел подводную скалу! Сильнейший удар сотряс корпус, нос задрался вверх… К счастью, корабль оказался достаточно крепким и снес вершину кораллового рифа, не получив при этом пробоины. Обшивка корвета оказалась столь прочной, что совершенно не пострадала. И все же гибель казалась неминуемой! Подул сильный ветер, по морю заходили большие волны, и с каждой минутой положение путешественников становилось все более отчаянным. В постоянной тревоге прошли целые сутки. Наконец море успокоилось и моряки получили возможность поставить паруса. Потеряв несколько якорей на каменистом дне, «Астролябия» в конце концов сумела стать на якорь в заливе Пангам-Моду четыре дня спустя.

Следует сказать, что якорь у французских моряков оставался один-единственный.

Как только изрядно потрепанный корвет застыл на месте, тотчас же завязались тесные отношения между гостями и хозяевами этих мест. Первым явился некий туземец по имени Буду-Додаи, даже не взявший на себя труд скрыть свою радость по поводу плачевного состояния корабля. Затем явились три англичанина, состоявшие на службе у большого вождя по имени Полон. Затем припожаловал сам Полон в сопровождении верховного вождя по имени Лавака. Всем им был оказан очень хороший прием, и они остались на борту.

Итак, по счастливой случайности в руках Дюмон-Дюрвиля оказались люди, которых можно было бы использовать в качестве заложников в том случае, если «Астролябия» все же пойдет ко дну, ведь восседавшие в пирогах туземцы с нескрываемым нетерпением дожидались момента, когда море позволит им сказочно обогатиться тем, что останется от корабля и от его команды.

К счастью, корабль оказался

достаточно крепким, чтобы с честью выйти из ужасного положения. И когда вновь подувший ветерок позволил ему двигаться, маневрировать и покинуть полосу рифов, покрытую кружевом пены, разочарованные туземцы, обманувшиеся в своих надеждах, удовольствовались тем, что путем обмена получили жалкую частичку той богатейшей добычи, которую они рассчитывали получить целиком.

Начиная с 30 апреля туземцы проявляли к пришельцам довольно дружеские чувства и охотно шли на контакт. 9 мая Дюмон-Дюрвиль в сопровождении почти всех своих офицеров отправился с визитом к вождю Полону, который очень сердечно относился к белым. Однако на сей раз, принимая у себя офицеров, он был, против обыкновения, смущен и скован, что никак не вязалось с шумными и восторженными излияниями предыдущих дней. Столь резкая перемена в поведении возбудила подозрительность Дюмон-Дюрвиля, который стал испытывать живейшее беспокойство, так как оставил на «Астролябии» очень мало членов экипажа. Дюмон-Дюрвиль и офицеры не мешкая вернулись на борт, где все, к счастью, было в порядке.

Однако через несколько часов Дюмон-Дюрвиль узнал, что заподозрил он неладное не без оснований. Более того, его подозрения полностью подтвердились! Коварные туземцы составили целый заговор, целью которого было разом захватить всех офицеров. Тогда они могли бы легко договориться с матросами, тем более что часть экипажа уже возымела желание зажить беззаботной жизнью островитян. Как рассказал капитану боцман, заподозривший истину из-за нескольких слов, ненароком вырвавшихся из уст матросов, большинство рядовых членов команды подло предали своего командира и вступили в сговор с дикарями. Таким образом, опасность становилась еще большей, и необходимо было как можно скорее предпринять все меры, чтобы отвести беду.

К счастью, в самый последний момент Полон струсил. Счастливо избегнув западни, Дюмон-Дюрвиль дал себе слово более не быть столь неосторожным и не попадаться. Опасаясь, с другой стороны, бунта на корабле, он принял решение покинуть Тонгатабу как можно скорее.

Тринадцатого мая все было готово к отплытию, но туземцы внезапно напали на небольшой отряд моряков из десяти человек, среди которых находились гардемарины Дюмен и Фараге, причем безо всякого видимого повода. Эти недружественные, откровенно враждебные действия можно было объяснить только редкостной переменчивостью характера островитян, их широко известным коварством или просто желанием держать европейцев в плену.

На берег, на выручку, были посланы два отряда, но все усилия оказались тщетны. Французы даже понесли потери: был убит капрал морской пехоты Ришар, а один офицер был ранен.

Дюмон-Дюрвиль, чрезвычайно обеспокоенный судьбой матросов и захваченных вместе с ними офицеров, в конце концов потерял надежду на то, что туземцы освободят пленных добровольно, и решил применить силу. Он приказал поставить корвет напротив укрепленной деревни Мафога, где находились святилища местных богов и могилы вождей. Деревня эта считалась священной, как говорили дикари, «табу».

Укрепления, окружавшие деревню, хотя и были примитивны, но оказались очень прочными, и понадобилось бы производить многодневную осаду, чтобы вынудить туземцев сдаться и отпустить пленников. При ближайшем рассмотрении «фортификационных сооружений» туземцев Дюмон-Дюрвилю стало ясно, что они падут только в случае применения артиллерии. И пришлось стрелять из пушек. Пленники вернулись на корвет, впрочем, не все, так как двое, Ребуль и Симоне, решили остаться среди дикарей добровольно.

Капитуляция туземной деревни сопровождалась принесением в качестве жертвы большого количества бананов и свиней, дабы умилостивить разгневанных моряков.