Прикосновение хаоса
Шрифт:
По крайней мере, теперь она не избегает смотреть на меня, одаривая нежной улыбкой, которая озаряет ее лицо.
— Это так мило с твоей стороны беспокоиться обо мне, но, честно говоря, все было не так уж плохо. Я справляюсь с этим. И я знаю, что ничего из того, что ты делал, когда был Ривером, на самом деле не исходило от тебя.
То, как она это говорит, привлекает мое внимание. Это звучит так, как будто она часто говорила себе. Что-то, что она запомнила. Это то, во что ей нужно верить?
— Что он сделал? — Спрашиваю я, озвучивая самый
— Честно говоря, он не так уж много со мной сделал. Я имею в виду, иногда ты вел себя немного по-другому, но есть причина, по которой мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что с тобой что-то не так. Я просто подумала, что у тебя перепады настроения, что-то в этом роде. — Она разрезает курицу, как будто в этом нет ничего особенного. Интересно, сколько раз это случалось? Сколько раз ей приходилось оправдываться меня?
— В любом случае, — продолжает она со вздохом, — большую часть времени дело было не столько в том, что он делал, сколько в том, что он говорил.
Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда я наблюдаю за ней, ожидая подсказки, объясняющей, на что она намекает. В конце концов, я устал ждать.
— Что он тебе говорил? — выпаливаю я.
— Не важно. — Она изо всех сил пытается казаться беззаботной, но я знаю ее лучше, чем она сама себя.
Несколько секунд я наблюдаю, как она перекладывает еду на своей тарелке. Это предлог, чтобы не смотреть на меня. Я люблю ее, но сейчас меня начинает это раздражать.
— Я не сломаюсь из-за того, что ты мне скажешь, — бормочу я, перекладывая еду на своей тарелке так, как это делает она. — Что он значит?
Ее плечи поднимаются и опускаются в глубоком вздохе, который она медленно выпускает.
— Это значит то, что я сказала.
— Тебе не нужно беспокоиться, что ты заденешь мои чувства или что-то в этом роде. Я справлюсь с этим. И я должен знать, что… что я с тобой сделал. — Черт, это тяжело. Часть меня знает, что это не я причинил ей боль, но я также не хочу прятаться за этим оправданием. Я не какой-нибудь слабак, который не может признать свои ошибки.
Очевидно, что она не согласна. Ее лицо становится гневным, прежде чем она бросает вилку на тарелку, достаточно громко, чтобы звук отдавался эхом.
— Не говори так. Не смей так говорить.
— Я должен лгать?
— Ты ничего не делал! И ты это знаешь. Или, по крайней мере, должен знать сейчас. Разве доктор тебе этого не сказала?
— Я знаю то, что знаю. — Боль на ее лице убивает меня. Я снова причиняю ей боль. Но, черт возьми, я не собираюсь сидеть здесь и притворяться. — Я говорю все это не для того, чтобы расстроить тебя. И я говорю это не для того, чтобы ты сказала мне, что я неправ, или что-нибудь в этом роде. Я говорю правду. Может, Ривера и не существует
— Только потому, что кто-то другой поступил с тобой еще хуже, когда ты был слишком мал, чтобы справиться с этим. Прости. — Она вздыхает, когда я закатываю глаза. — Просто так оно и есть. Я люблю тебя, и это не изменится, и я не позволю тебе наказывать себя за то, что ты не мог контролировать.
— Ладно. Если я ни в чем не виноват, скажи мне, что сделал Ривер. Что он сказал? Я имею в виду, ты же не говоришь о том, что я сделал, верно? — Дерьмово загонять ее в угол? Возможно. Но мне нужно знать. Незнание намного хуже.
— Он был злым. Он сказал несколько действительно плохих вещей. — Она накалывает на вилку кусочек курицы и отправляет в рот, глядя на меня, пока жует. На этот раз отказываюсь отводить взгляд. Вот. Это то, что ты хотел знать?
— Какие, например?
Между нами рушится невидимая стена. Я вижу это по тому, как раздуваются ее ноздри. Свет гаснет в ее глазах, прежде чем она бормочет:
— Я не хочу говорить об этом. Кроме того, все равно теперь это все в прошлом. — Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так сильно накалывал картошку вилкой, как она.
В ее словах есть смысл. Повторение этого дерьма ничего не изменит. И если бы у меня была хоть капля гребаных мозгов, я бы не копался в этом и не заставлял ее думать об этом.
— Прости, — говорю я. Теперь сэндвич на вкус как опилки, а остальное мне все равно не хочется. Но я только заставлю ее волноваться, если не доем, поэтому я заставляю себя проглотить еду. По большому счету, это меньшее, что я могу сделать.
Потому что я должен ей гораздо больше. Больше, чем я могу надеяться когда-либо вернуть. Я мог бы прожить сто лет и даже близко не приблизиться к тому, чтобы уравновесить чаши весов.
Кроме того, кто может поручиться, что я не сделаю с ней чего похуже в будущем? Гарантий нет. Я не знаю, поправлюсь ли я или мне каким-то образом станет хуже. Что, если доктор разблокирует Ривера, и я никогда не вернусь настоящим? Хуже всего никогда не знать, когда это произойдет. Я узнаю об этом только постфактум, когда уже слишком поздно останавливать себя.
— Тебе не следует больше сюда спускаться. — Я просовываю поднос под дверь, прежде чем встать и поставить койку в углу камеры. — Я ценю это, но это небезопасно. Я опасен.
— О чем ты говоришь? Посмотри на меня! — почти рявкает она, когда я поворачиваюсь к ней спиной. — Черт возьми, Рен. Посмотри на меня. Я не брошу тебя.
Ей легко это говорить. Она не знает, как трудно отказать ей в чем-либо, когда она смотрит на меня своими большими, невинными глазами.
Глаза, которые, похоже, начинают наполняться слезами, когда я собираюсь с духом, чтобы посмотреть ей в лицо.
— Я не позволю тебе оттолкнуть меня. К черту это, — бормочет она, дрожа. — Я не брошу тебя.