Прикосновение хаоса

Холлман К.

Аспен тихо стучит в дверь.

— Эй. Там все в порядке? Тебе что-нибудь нужно?

Я могу придумать много вещей, которые мне нужны. Вверху списка — плечо, на котором можно выплакаться. Я приоткрываю дверь, уставившись в пол.

— Я не беременна, — шепчу я, и от одного произнесения этих слов мое горло сжимается от слез.

— О, милая. — Она притягивает меня к себе для еще одного объятия, крепкого и яростного. — Мне так жаль. Но, эй, всему свое время. Верно? Я знаю, это звучит банально, но это правда.

Я знаю,

что она права. На самом деле я должна быть рада. Нам не нужны еще одни осложнения вдобавок ко всему остальному.

Но, черт возьми, я начинала привыкать к мысли о том, что у меня будет ребенок. Мой и Рена. Часть нас обоих. Лучшая часть, та, что произошла от любви. Теперь у меня нет ничего, кроме разбитых мечтаний, которые я не должна была лелеять в первую очередь. Как я могла так далеко забежать вперед?

— Тогда почему у меня задержка? — Я ополаскиваю лицо в раковине, пока Аспен ждет. Если я выйду на улицу с таким видом, будто только что перестала плакать, кто-нибудь дома узнает. Мне не хочется отвечать на миллион вопросов.

— Кто знает? Такое случается. Ты пережила такой сильный стресс, — указывает она. В зеркале я вижу, как она сочувственно хмурится. — Стресс действительно может испортить твой цикл, ты знаешь? И ты определенно переживала сильный стресс. Все могло быть так просто.

Конечно. Мое тело было занято, пытаясь справиться со всеми травмами, которые я испытала. Неудивительно, что месячные не начались.

Если бы только это было не так.

Если бы только я уже не начала любить ребенка, которого никогда не существовало.

Если бы только мне не казалось, что я теряю все, что имеет значение, когда мы возвращаемся к машине и едем домой в тишине.

17

РЕН

— Поднимайся, — глубокий знакомый голос вырывает меня из беспокойного сна.

Мои глаза распахиваются как раз вовремя, чтобы увидеть кучу одежды, брошенную мне в лицо. Я успеваю поднять руку как раз вовремя, ловя кучу ткани. Все еще дезориентированный сном, я оглядываю свою камеру и нахожу Квинтона, стоящего внутри, всего в двух футах от моей койки.

— Вставай и одевайся. Ты пойдешь со мной в спортзал, — приказывает он, его тон не оставляет места для обсуждения.

Я сажусь и смотрю на стопку одежды в своей руке, понимая, что держу пару тренировочных шорт и тонкую футболку.

— Почему ты вообще спишь посреди дня? Заняться нечем, кроме как вздремнуть? О, подожди, ты же не хочешь, — саркастически говорит он, с усмешкой оглядывая пустую камеру. — Поторопись, у меня не весь день впереди.

— Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Твой отец знает, что ты выпускаешь меня отсюда?

— Не беспокойся о нем. Кроме того, ты действительно думаешь, что сможешь справиться со мной?

— Я знаю, что могу победить тебя, — бросаю я вызов.

— Попробуй и узнай, придурок.

На моих губах появляется усмешка. Черт, я скучал по этому придурку. Я знаю,

что он никогда по-настоящему не простит меня, но Кью был моим лучшим другом большую часть моей жизни. Трудно не скучать по нему. Что делает отказать ему еще труднее.

— Не думаю, что покидать камеру — хорошая идея.

Квинтон закатывает на меня свои темные глаза.

— Скарлет и Аспен здесь нет. Они отправились за покупками, и мой отец приказал дополнительной охране следовать за нами повсюду. Так что поднимай свою ленивую задницу и надевай гребаную тренировочную одежду, или я потащу тебя в спортзал в этом виде. — Он указывает на мои джинсы, рубашку с длинным рукавом и босые ноги.

Только когда я смотрю вниз, я понимаю, что он также принес мне кроссовки.

— Хорошо, — соглашаюсь я, прежде чем быстро переодеваюсь в то, что он принес.

— Наконец-то. — Квинтон драматично вздыхает, как будто ждал несколько часов. — Пошли. — Он широко открывает приоткрытую дверь и жестом приглашает меня войти. — После тебя.

Мой первый шаг из камеры неуверенный, и у меня скручивает живот. Сколько дней прошло? Кажется, что недели. Мне не нравится быть запертым в одноместной комнате без окна, но и не ненавижу это так сильно, как следовало бы.

Как я объяснил доктору Стоун, это было самое спокойное состояние за очень долгое время. После выхода из камеры чувство безопасности исчезает, а на смену ему приходит неприятное ощущение в животе. То, что Кью идет позади меня, только усиливает мой дискомфорт.

Когда я слышу вторую пару шагов позади себя, срабатывают мои инстинкты, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, откуда исходит опасность. В нескольких футах позади Кью один из охранников тянется за своим пистолетом, в то время как у меня нет ничего, кроме кулаков, чтобы защититься.

— Успокойтесь все. — Квинтон быстро разряжает ситуацию, но я не могу избавиться от чувства опасности.

Это странно, потому что обычно я ничего не боюсь. Совсем наоборот. Я всегда первым сталкиваюсь с опасностью. Но сейчас все по-другому, потому что на этот раз опасность — это я. Я не могу доверять себе, и это означает, что впервые за долгое время мне страшно.

— Думаю, мне лучше оставаться в камере, пока я не научусь лучше контролировать себя.… ну, ты знаешь….

Я не уверен, дело в моих словах или в том, что Кью читает по выражению моего лица, но его глаза расширяются, как будто он в шоке, прежде чем что-то вроде жалости появляется на его лице.

— Я не уверен, притворяешься ли ты или у тебя действительно сейчас все в порядке с головой.

— Я действительно настолько облажался, — отвечаю я, не сбиваясь с ритма. — Я больше не доверяю себе. Что, если я снова попытаюсь причинить кому-нибудь боль? — Наверное, это ошибка — вот так доверяться Квинтону, но мне нужно, чтобы он понял, что я не могу контролировать часть себя, и это чертовски пугает меня.