Прикосновение хаоса
Шрифт:
— Я не могу тебе этого обещать.
Он медленно поворачивается, и почему-то пустое выражение его лица пугает меня больше всего. Как будто он ничего не чувствует. Как будто он пустой, даже когда смотрит на меня.
— Я не хочу тебя видеть.
— Я знаю, что это неправда.
— Так и есть. — Его взгляд становится холодным и жестким, когда он скользит по моему телу, но на меня смотрит не Ривер. Есть разница. Я чувствую это. — Прекрати говорить мне, что правда, а что нет. Я знаю, что говорю. И я знаю, что хочу, чтобы ты ушла и не возвращалась.
— Я не могу…
— Мне похуй, что ты думаешь, что можешь, а чего не можешь! — ревет он, и этот звук заставляет меня вздрогнуть и обхватить себя руками. — Я не хочу тебя видеть! Поняла? Какая часть этого тебе не понятна? Убирайся отсюда нахуй и оставь меня в покое!
Он не это имеет в виду. Я знаю, что он не это имеет в виду. Но насколько жалко с моей стороны оставаться рядом и настаивать, что я знаю, чего он хочет лучше, чем он сам? Особенно когда он смотрит на меня так, как сейчас, словно ненавидит один мой вид. Что, если он действительно ненавидит, а я просто не хочу смотреть правде в глаза? Я думаю, если человек проводит достаточно времени взаперти, он может думать о самых разных вещах, о которых иначе бы и не подумал. Он может даже поверить, что говорит искренне.
Я, должно быть, я двигаюсь недостаточно быстро, поэтому он рявкает:
— Что ты так долго? Сейчас же! Убирайся к черту с моих глаз!
Со слезами, застилающими горло и затуманивающими зрение, я, спотыкаясь, бреду по коридору между рядами камер. У меня так холодно внутри, я дрожу, мне стыдно за себя за то, что я все еще хочу его так, как хочу. Даже после того, как он использовал мое тело, я хочу его. И я не знаю, что делать с этим чувством. Это не может просто исчезнуть, это не что-то такое глубокое, как то, что мы делили раньше.
К тому времени, как я оказываюсь на первом этаже дома, у меня есть единственная задача: добраться до своей комнаты прежде, чем кто-нибудь увидит меня и заинтересуется, что произошло. Не знаю, смогла бы я с этим справиться или нет. Одно дело, когда Рен унижает меня, и его крики все еще звучат у меня в ушах, но показывать кому-либо, как я разрушаюсь? Я не справлюсь с этим.
Ну и, конечно, кто случайно спускается по лестнице, когда я подхожу к ней?
— Скарлет? — Папа хватает меня за руки, прежде чем я успеваю пройти мимо него, и я, должно быть, ужасно выгляжу, если он так волнуется. — Что случилось? Это Рен? Он сделал тебе что-нибудь, что причинило боль?
— Не так, как ты думаешь. — Я провожу рукой по щеке, чтобы смахнуть слезы, которые потекли. — Он не хочет меня видеть. Он сказал мне уйти и не возвращаться. — Я знаю, что в глубине души папа хочет именно этого. На самом деле, не настолько. Не похоже, чтобы он тайно желал, чтобы я держалась подальше от Рена.
Он нежно, даже немного неловко, похлопывает меня по рукам. Он не из тех, кто любит обидчивость.
— Мне неприятно видеть, что ты так себя чувствуешь, но ты должна знать, что он прав.
— Я знала, что
— И ты не должна удивляться, что ты — мой главный приоритет. Твоя безопасность важнее всего на свете. И если Рен полон решимости держать тебя подальше от себя, это говорит мне о том, что он так же сильно заботится о твоей безопасности, как и я. Я уверен, что это к лучшему — дать ему пространство.
Я не могу не согласиться более решительно, но что мне прикажете делать? Спорить с ним — все равно что спорить с кирпичной стеной. Я могу сказать ему только то, что, я знаю, он хочет услышать.
— Да. Наверное, ты прав.
— И кто знает? Возможно, через несколько дней он придет в себя и посмотрит на вещи по-другому.
— Кто знает? — Повторяю я. Я всего лишь произношу слова, которые он хочет услышать, но я их не чувствую. Я не чувствую ничего, кроме одиночества и растерянности.
Когда я впервые слышу топот ног по коридору, это почти облегчение. Все что угодно, лишь бы мы могли сменить тему, пока я не начала реветь на всю комнату. Только когда Софи находит нас у подножия лестницы и бежит к нам навстречу, становится очевидно, что что-то не так.
— Луна, — выдыхает она. — Где она? Ты ее видела? Скарлет, она тебе звонила?
— Нет, — говорю я ей. На всякий случай проверяю телефон в заднем кармане. От нее ничего нет. — Что случилось?
Со всхлипом она поворачивается к папе.
— Она настояла на том, чтобы уехать.
— Куда? — спрашивает он с подозрением.
— Домой. Она была полна решимости поехать домой и захватить кое-какие вещи для Рена. Она взяла одну из машин — я думаю, за рулем был Фрэнк, — добавляет она, заламывая руки. — И я не могу до нее дозвониться. Они уже должны были вернуться, а она не отвечает на звонки.
— Ладно, этому может быть логическое объяснение. — Однако я слышу что-то еще в голосе отца. Это натянуто, как будто он говорит сквозь стиснутые зубы, пытаясь сдержаться ради нее. Нет ничего хуже чувства беспомощности, когда наблюдаешь, как он звонит Фрэнку, видеть, как его лицо немного вытягивается с каждым звонком, который остается без ответа.
Софи прерывисто вскрикивает, прежде чем закрыть лицо руками.
— Я должна была! Я должна была поехать с ней. Я не должна была отпускать ее одну. О боже, что они с ней сделают?
— По одному делу за раз. — Папа похлопывает ее по плечу, одновременно набирая что-то в своем телефоне другой рукой. — Мы найдем ее и вернем обратно. Все это может быть недоразумением.
Он знает лучше, и я тоже. Это не недоразумение.
Это еще один выстрел в войне, в которую никто из нас не хотел ввязываться.
На этот раз жертвой может стать Луна.
19
СКАРЛЕТ
— Не заставляй меня жалеть, что я взял тебя с собой. — Роман смотрит на меня через плечо, сидя на переднем сиденье одного из внедорожников, на которых папа отправил нас искать Луну. — Ты обещала следовать правилам, установленным твоим отцом.