Прикосновение хаоса

Холлман К.

— Папа, пожалуйста. Я люблю Луну, ты же знаешь. Но это означало бы дать Ребекке то, чего она хочет. Это слишком рискованно.

— Риск не имеет значения, — настаивает Рен. — Я не так важен, как Луна.

Нет, нет, он не может этого говорить. Он не может в это верить. Это кошмар. Кто-нибудь должен разбудить меня.

— Но…

— Я не могу позволить ей оставаться там ни минуты! — Рен покраснел и дрожит. — Ты что, не понимаешь? Я не позволю ей страдать. Если мне придется пойти и обменять себя на нее, это то, что я сделаю.

— Ты же знаешь, мы

бы никогда не позволили этому случиться. — Голос папы тверд, и в нем есть сила, дающая мне немного надежды. Если он уверен, что Рен выберется из этого, я почти могу в это поверить.

— Должен быть план, — умоляю я. Я смотрю на Романа и Софи, и они оба кивают в знак согласия.

— Мы знаем, что ты любишь свою сестру, — говорит ему Роман. — Но она не хотела бы, чтобы ты рисковал собой.

— Конечно, мы все спланируем. — Хотя папа опускает очевидную часть: у нас не так много времени. Ему не нужно этого говорить. Мы все чувствуем, как это давит на нас с каждым тиканьем часов. Рен практически вне себя, тяжело дышит, уставившись в пол, его руки все еще сжимают железные прутья. Пожалуйста, держи себя в руках. Пожалуйста, останься со мной.

— Пойдем. Мы поднимемся наверх и все обсудим. — Папа ведет Романа и плачущую Софи по коридору и наверх. Он бросает на меня лишь мимолетный взгляд через плечо, как будто проверяет, последую ли я за ним. Сомневаюсь, что он удивлен, когда я остаюсь на месте. Как будто я могла бросить Рена в такой момент, даже на минуту.

— Мне нужно убить ее. — Интенсивность его шепота заставляет меня дрожать. Он говорит не обо мне, но у меня все равно кровь стынет в жилах.

— В конце концов, все будет хорошо. — Верю ли я в это? Может, и нет, но мне нужно попробовать. Я должна заставить себя попробовать. — Они не причинят вреда Луне. Она нужна им как разменная монета, помнишь?

— Это не имеет значения. Тот факт, что она вообще с ними… это слишком. — Он проводит руками по волосам, рыча при этом. — Я ничего не могу с этим поделать в этой гребаной камере.

— Я знаю, сейчас в это трудно поверить, учитывая то, как обстоят дела… Но ты же знаешь, папа никогда бы не оставил Луну там. Я уверена, что пока мы разговариваем, они наверху, разрабатывают план. — В любом случае, лучше бы они там это делали.

От этого ему не становится легче.

— План, о котором мне не позволено знать.

— Или они пытаются не напрягать тебя. — Это бесполезно. Ему не хочется слушать, и, кроме того, я едва верю половине того, что говорю. Это как раз то, что мне нужно сказать себе, чтобы сохранять спокойствие, иначе у меня не будет другого выбора, кроме как сломаться и разрыдаться, как все это время делала Софи. Это все, что я могу сделать, чтобы держаться за себя и полностью не потерять контроль. Как только это произойдет, я перейду на другую сторону, когда Рену нужно, чтобы я была сильной. Я не хочу, чтобы он беспокоился обо мне вдобавок к тому, что, как я знаю, происходит у него в голове из-за его сестры.

— Почему она должна была уйти? Почему, черт возьми? — Я ненавижу беспомощность

в его голосе, когда он ударяет ладонями по решетке между нами. — Почему она должна была пойти на такой риск?

— Она делала это ради… — большая ошибка. Я останавливаю себя, прежде чем зайти слишком далеко, но недостаточно быстро.

— Ради меня. Ты можешь сказать это. — Он жалобно стонет, опустив голову. — Она пошла в дом за вещами для меня. Это моя вина.

— Даже не думай так. — Все это время я старалась не давить на него слишком сильно. Практически ходила на цыпочках, боясь раскачать лодку, если в конечном итоге я снова выведу Ривера на передний план. Но некоторые вещи я не могу игнорировать.

— Послушай меня, — шиплю я, когда он не отвечает. — Ты ничего из этого не делал. Ни в чем из этого нет твоей вины, ты меня слышишь? Ничего из этого. Не ты запираешь людей. Причиняешь им боль, пытаешь и моришь голодом. Это Ребекка. Это Уильям. Это не ты. Ребекка сделала выбор следить за домом твоих родителей и похитила Луну. Ты этого не делал.

— Тебе не понять, — ворчит он.

— Ты прав. Я не понимаю, но пытаюсь понять. Я тоже люблю Луну, — напоминаю я ему. Нелегко отодвинуть свои эмоции в сторону и произнести слова, не дав волю слезам.

— Я знаю, что хочешь. Черт возьми, я больше не понимаю, что, блядь, я несу. Почему так долго? — кричит он, глядя сквозь решетку в конец коридора.

Вскоре слабый звук открывающейся двери наверху привлекает мое внимание. Дверь, ведущая вниз со второго этажа. Быстрые шаги эхом разносятся по коридору, прежде чем я вижу Кью у подножия лестницы.

Мое сердце бьется немного быстрее с каждым его шагом. Он не смотрит на меня, по большей части сосредоточив свое внимание на полу, поэтому я не могу видеть его лица, чтобы понять, о чем он может думать.

Когда он подходит к камере Рена, я задерживаю дыхание. Он не произносит ни слова. Он только засовывает руку в карман и достает ключ, которым отпирает дверь. Скрип петель говорит больше, чем когда-либо могли бы сказать слова.

Если бы я только знала, собирается ли Рен туда, чтобы спасти Луну… или пожертвовать собой вместо нее.

20

РЕН

Мои ноги кажутся тяжелее обычного, когда мы поднимаемся по лестнице, чтобы попасть в офис Ксандера. Пока мы идем, я оглядываю дом. Он когда-то был моим убежищем. О, как изменился мир с тех пор. В тех же коридорах, по которым я бегал, играя с Квинтоном, когда мы были мальчишками, теперь стоят охранники, которые при виде меня хватаются за оружие.

— Папе это не понравится, — указывает Скарлет на очевидное, когда мы подходим к офису Ксандера.

— Просто позволь мне говорить, — предлагает Квинтон, и я полностью за. Если кто-то и может достучаться до его отца, так это он.

Чем ближе мы подходим к двери, тем громче голоса из комнаты и рыдания моей матери. Кью открывает дверь, и мы все заходим внутрь.

В комнате воцаряется тишина.

— Какого хрена, Квинтон? — Ксандер рычит, отчитывая сына. — О чем, черт возьми, ты думаешь?