Прикосновение полуночи
Шрифт:
– Ну вот, – укоризненно сказал голос из-за наших спин, – оставишь вас на минутку, и вы уже сад разбили!
Рис вернулся, выпроводив полицейских из холма. Никка объяснил ему, в чем дело. Рис ухмыльнулся Галену:
– И как это называть, рука цветов?
– Это не рука власти, – возразил Никка, – это умение, магический навык.
– В смысле – вроде стряпни или вышивания? – поинтересовался Рис.
Никка не поддержал его шутку.
– Нет, это близко к тому, как Мистраль вызывает грозу. Это создание, осуществление.
Рис присвистнул.
– Создание чего-то из ничего. Неблагим такое
Гален дотронулся до одного из самых крупных бутонов, тот раскрылся, и на ладонь Галена выпала крошечная фея. Гален подпрыгнул как укушенный, но маленькую фигурку не выронил. Малышка была одета в короткое коричневое платьице, она лежала на ладони Галена, медленно помахивая коричневыми с красно-кремовым рисунком крыльями. Она была крошкой даже по меркам фей. В ладони Галена она помещалась во весь рост и еще оставалось место. Она растянулась у него на руке с блаженной улыбкой, глаза закатились. С ног до головы покрытая черной пыльцой облюбованного ею цветка, она была не то что пьяна – она вырубилась, ушла в нирвану.
Гален выглядел все более и более озадаченным. Он посмотрел на Дойла, протянув к нему руку с малышкой.
– Для тех бедолаг, кому еще не стукнуло ста лет, объясните, что, во имя Дану, здесь творится? Намеренно я этого не делал, потому что вообще не знал, что такое можно сделать. А если я не знал, что такое возможно, то как я это сделал? Магия требует воли и ясного осознания цели.
– Не всегда, – сказал Дойл.
– Не в том случае, если это просто часть твоей природы, – пояснил Холод.
Гален встряхнул головой:
– Как это понимать?
– Может, мы слегка отложим уроки магии, – заметил Рис, – пока не останемся одни. – Он смотрел на крошечную королеву, разглядывавшую сверху свое поверженное воинство.
– Да, белый рыцарь, придержи от меня свои тайны, – оскалилась она, – потому что принцесса расторгла нашу сделку. Мой народ больше не будет ее глазами и ушами. Мы вернемся к принцу Келу.
Я поднялась на ноги, стараясь не наступить ни на кого из фей-крошек, то там, то здесь вываливавшихся из цветов. Дело поворачивалось худо.
– Я не нарушала уговор, королева Нисевин, это ты отозвала Шалфея. Как он мог пить мою кровь, если его со мной не было?
Она прожужжала прямо к моему лицу, белые крылья слились в размытое пятно, настоящие крылья насекомого от такой нагрузки порвались бы в клочья. Она была в ярости, я знала это по примеру Шалфея.
– Я уговаривалась о глотке крови, о капле сексуальной энергии, которая достанется моему посреднику, а от него – мне. Я не уговаривалась о том, чтобы делать из него сидхе! Не было речи о том, чтобы крылья стали для него бесполезными. Не было речи о том, чтобы он…
– Стал слишком большим для твоей постели, – закончила я.
– Я замужем! – выкрикнула она, словно это слово было бранным. – У меня нет возлюбленных, кроме моего короля.
– Да, и раз уж тебе недоступен твой фаворит, ты запретила ему получать удовольствие с другими.
Ветер, поднятый ее крыльями, играл с моими волосами, обдувал лицо. Ветер был холодным, а ее злость – горяча.
– Что я делаю с моими подданными – не твое дело, принцесса!
– Безусловно, но ты обвинила меня в нарушении сделки, а я в этом не виновата.
Она зашипела на меня рассерженной кошкой и сделала свечку над моей головой.
– Я не коснусь твоей плоти за все блага мира! У меня ты крылья не украдешь.
– Но Шалфей всегда мог принимать человеческие размеры. Ты – нет, так что ты не застрянешь в чуждой форме.
Она снова зашипела и резко качнула головой, разметав радужные блики по стенам и по цветам.
– Ни за что!
– Ну так выбери другого посредника, – предложила я.
– Кто же пойдет на такой риск?
Тоненький голосок проговорил:
– Тот, кто не сможет потерять крылья. У кого их нет.
Я поискала глазами говорящего и наконец заметила группку фей-крошек у дальней стены. Крыльев ни у кого из них не было, зато были другие средства передвижения. Тележки, запряженные холеными белыми крысами, и еще изящная карета с дюжиной белых мышей, впряженных в нее цугом. Были и два хорька, на которых ехало множество крохотных всадников; один хорек был обычной окраски, с черной «маской» на мордочке, а второй – альбинос с белым мехом и красными глазками. Двое всадников повыше ехали на варане больше метра длиной. Варан был не просто взнуздан, на нем красовался еще и намордник, как на злобной собаке. Вараны – свирепые твари и едят все, что могут убить и съесть. Будь я размером с куклу Барби, я бы вряд ли пожелала держать при себе такого.
Мое внимание привлекло движение на стене, там копошились многоногие малявки. Часть напоминала паукообразных кентавров: восемь ног в соединении с головкой эльфа и круглым тельцем, укутанным в прозрачную ткань. Один был похож на черного жука, причем настолько похож, что заметить бледное личико среди хитинового камуфляжа было непросто.
– Это я говорил, – сказал один из маленьких мужчин в тележке, которую тащила крыса. Рядом с ним сидела такая же крошечная женщина. Она тянула его за руку, не давая помахать нам.
– Нет, Ройял, нет, – повторяла она, – не надо! Бывают вещи и похуже, чем не иметь крыльев.
Он бросил вожжи, с помощью которых управлял красавицей-крысой, и схватил малышку за плечи.
– Я это сделаю, Пенни, я должен!
Пенни покачала головой.
– Я боюсь тебя потерять.
– Ты меня не потеряешь.
– Потеряю, если она превратит тебя в сидхе.
– У меня нет другого роста, Пенни. Ей не удастся поймать меня в ловушку человеческого тела, как это было с Шалфеем.
Он горячо обнял ее, погладил короткие темные кудри и посмотрел на меня. У него самого волосы были короткие и черные, а прямо под челкой торчала пара длинных изящных антенн, тоже черных. Большие миндалевидные глаза зияли той же идеальной чернотой, как у Дойла – или Шалфея, кстати. Кожа, напротив, была совершенно белой. Женщина повернула ко мне головку с точно такими же длинными красивыми антеннами. Антенны были редкостью среди фей-крошек, а у тех, кто не имел крыльев, – и подавно.