Прикосновение
Шрифт:
Икая от хохота, парень корчился на столе, дрыгал ногами, стонал, не выхвати Конин пакет, он лег бы на пирожки.
– Возрадуйся отрок! – провозгласил Иван. – Тебе оказывают высочайшую честь! Дай руку. Я посвящаю тебя в рыцари «Ордена любви!» – на мгновение он придержал в ладони холодную руку «отрока» и, когда миновала последняя фаза обычного для него мучительного «прикосновения», уверенный, что «шутник» в самом деле уже посвящен в «рыцари ордена», Иван распрощался: «До встречи у пирамиды!» – и направился к выходу. Этот спектакль и это прикосновение его совершенно опустошили.
– Постой!
Он обернулся. Парень смотрел ему вслед. В глазах –
– Кто ты? Мне кажется, я тебя знаю всю жизнь. Побудь со мною еще. Хоть чуть-чуть!
Щенок заскулил. Маша присела успокоить зверька… и вдруг поняла, что она – одна. Стало жутко. «Вы где? – вскочив, закричала она в темноту. – Я вас не вижу!» Над деревьями пролетал быстролет скорой помощи. Звук его плыл неправдоподобно, томительно медленно.
– Кому-то сейчас очень плохо, – подумала Маша и оцепенела: еще ни разу чужая беда не действовала на нее столь сильно. Неожиданно в вышине что-то ухнуло. Стало светло. В звездном небе играли многоцветные всполохи. Все увидели висящий над парком феерверкер – постановщик веселого зрелища «Праздник света». Но Машу этот праздник не радовал. Даже мысль, что она ошиблась, приняв феерверкер за скорую помощь, не успокаивала. Сердце сжало предчувствие непоправимой беды… И тогда она снова увидела свое Чудо. Рыжий сидел на корточках перед куном, чем-то его угощая. Зверек жадно ел. Человек поднялся и протянул Маше пакет.
– Берите. Горячие пирожки…
Маша не шелохнулась. Он стоял перед ней большой и растерянный, подперев одну щеку плечом, и, казалось, спрашивал себя: «Ну когда это кончится? Я не хотел, не хочу никому делать зло! Почему же я его делаю? Не желая того, постоянно делаю зло! Почему? Почему?»
Прибрежные волны, закатываясь под плиты мостков, цокали, чмокали, точно обсасывая их снизу мокрыми губами. Иван стоял на камне и улыбался. Он видел себя мальчишкой у края бетонной пустыни на далеком астродроме детства. В те годы он завидовал всем, кто летал. С замиранием сердца следил, как из напоенной лучами синевы опускались трансатмосферные паромы, только что прибывшие с околоземных астровокзалов, как эскалаторы выносили на горячий бетон обыкновенных людей в обыкновенной одежде.
Всматриваясь в их лица, мальчик искал следы величия, отблеск счастья, которое должно было озарять каждого там, наверху. Ему казалось, что в глазах пассажиров он читает грусть от того, что приходится возвращаться на скучную Землю. Иван улыбался этим воспоминаниям: сегодня он был готов к взлету, равного которому еще не знал человек. Каждый день Конин обнаруживал в себе новые возможности: все меньше сопротивлялись события, все отчетливее он помнил происходившее с ним в других вариантах и дублях отрезков жизни, прожитых при других обстоятельствах. Он не знал, как это можно назвать. В нем точно созрело чудесное зернышко.
– Скорее всего эти зерна заложены в каждом, – думал Иван. – Природа совсем не скупа, и такое же чудо может проснуться в любой живой клетке, если его разбудить.
Конин чувствовал, что и эта способность – будить – ему также дана. Он вспомнил, как «шутник» говорил о свободе. Парень не мог себе даже представить, какая свобода уже предоставлена Конину. Однако самое главное заключалось теперь в его новом неограниченном даре делиться этой свободой с другими.
– Это справедливо и честно – убеждал себя Конин, – потому что наивысшее счастье – дарить счастье другим! – он понимал, что уже не может иначе, ибо щедрость обрела
– Как хорошо мне! – безмолвно шептал он, ведя ладонью по поверхности камня. – Так пусть же под моею рукою каждая капелька станет также свободна, как я! Пусть рухнут преграды, исполнятся вмиг сокровенные планы таинственной жизни, внедрившейся в шероховатости этой плиты… Он едва успел отскочить: зеленая слизь отделилась от камня, вспенилась, вздулась огромным, во всю плиту, пузырем и, вдруг, потемнела, лопнула с треском, похожим на выстрел, опала, рассыпалась мертвым налетом. Ветер с моря унес темно-бурую пудру, оставив на камне плешь.
Иван брел понурившись, в звонкой гальке увязая босыми ногами, прислушиваясь к плеску волн, крикам чаек и крикам людей у моря, говорил себе: «Вот что такое жизнь! Дай ей все и можешь поставить точку, потому что, если конец совместить с началом, пропадет средина – как раз то, что называется жизнью.»
Над лодочной станцией в заходящих лучах тысячами сорванных лепестков кружились чайки. Тени их скользили по пляжу и по воде. Конин брел среди этого вихря, волоча за собою весла.
– Я попал в птичий праздник, – усмехнулся он, забираясь в лодку. – Слишком рано проросло мое «зернышко». Мне теперь ничего не надо – только бы щедро дарить.
На этот раз оба весла легко встали на место.
– Вы готовы? – спросил коричневый лодочник в красных трусах. – Не поднимайтесь. Я отвяжу.
Звякнула цепь и лодка свободно запрыгала на волнах.
– Учтите, у нас очень быстро темнеет, – предупредил «Аполлон». На дне шлюпки плескалась вода. В ней дремало закатное солнце. Иван заставил себя улыбнуться прекрасному лодочнику и только тогда заметил девушку в белом платье с короткими светлыми волосами. Она приближалась, осторожно ступая босыми ногами по скользким плитам. Она еще не могла его знать, но он узнал бы ее среди тысяч. Ему показалось, какая-то сила отрывает его от сиденья и несет ей навстречу. Во рту пересохло.
– Не надо меня торопить, – сказал он в пространство и взялся за весла. Лодка рванулась. Он греб, не поднимая глаз: так легче было бороться с безумием нарастающей щедрости. Только теперь он постиг, что может дать жизни все. В полном смысле. Все будет достигнуто: надежды исполнятся, вожделения сбудутся. Он одарит людей, все живое потребностью в щедрости и миллиарды непримиримых противоречий разрешатся сами собою, обращая живые сгустки в планетарную пыль. Это будет предел, вершина свободы – бездна распада!
Только отплыв метров сто, Конин взглянул на берег. Отсюда Маша была похожа на белую чайку. Он поднял руку над головой и увидел, что девушка тоже подняла руку и махала, отвечая ему.
– Вот мы и познакомились, – улыбаясь, сказал Иван. Он греб теперь осторожно, постепенно набирая скорость, стараясь работать веслами так, чтобы фигурка на берегу все время была в створе с кормой. Лодка спешила в сторону низкого уже начавшего багроветь солнца, и девушка долго смотрела ей вслед из-под ладони.