Прикосновения
Шрифт:
– Я в следующих сутках отыграюсь. Не упрямься. Я собираюсь узнать, что это такое, - уговаривала девчонка.
На ее губах играла коварная улыбка. Все понимает, и собирается воспользоваться ситуацией.
Древний арктик возмутился до глубины мужской натуры, до сути своего естества. Ощутил, как внутри, в душе расшатываются тысячелетние устои стабильной уверенности в себе. Она вообще берега видит!? Она с ума сошла? Он отомстит за поруганную честь. Он не даст себя ни в каком теле. В этот момент ему захотелось сделать фэйспалм.
– Давай, - выставил кулачки в стройные бока, встал в боевую стойку.
Девчонка остановилась, разглядывая гиганта, принадлежащего вообще-то Ниршану.
– Чего он висит?
– озадачилась.
Попрыгала на месте. Тот не реагировал, продолжив расслабленное существование.
– И как это понимать? – спросила возмущенно, так как добро не оживало. – Что требуется делать?
Ниршану хотелось ржать в голос.
– Можешь станцевать, - предложил он, видя растерянность на своем лице (то есть Максимы). Себя хотеть, не одно и то же, чем кого-то.
– Ты импотент? – разобиделась Максима, водя бедрами, пытаясь сплясать ламбаду.
Перец вольно покачивался в такт и признаков жизни не подавал.
Правильно, хоть что-то в его теле преданно до конца ему. Так-то! Ниршан испытал отеческую гордость за перец, наблюдая со злорадством за движениями плясуньи.
– Блин! Блин! Блин, - она круто замерла, не отводя настороженного взгляда от неработающего органа. Ожил, наливаясь кровеносной силой, задвигался. – Да-а-а! Давай милый. Работай!
С лица Ниршана (то есть Максимы) сползла улыбка. Вот почему так всегда. Он смотрел и мысленно матерился. Ничего больше не остается, как защищаться. Она вон уже разговаривает с дружком, будто он сам. Максима подняла на него сверкающие глаза, разводя руки: смотри, какая я молодец.
Из ее груди, из тела Ниршана в области солнечного сплетения отделилась искра. Насыщенная, сияющая, как частица энергии и потянулась к телу Максимы.
– Что это!? – подняла в изумлении взгляд. – А-а-а. Душа!?
Его Ниршан не ожидал увидеть. Внутри все оборвалось. Затяжелело. Опустилось вниз напряженным комом, от ощущения беды. Смерти. Ниршан переменился в лице.
– Стоять, - гаркнул ошалело, так как она бы не смогла. – Если он дотянется до тебя, ты умрешь. Замри, я сказал.
Девчонка замерла, казалось, перестала дышать, не отводя опасливых глаз от огонька. Полыхающая искра тянулась к телу Максимы.
– А теперь, одевайся. Бегом! Отвернись от меня.
Она поняла, что он не шутит. Слишком серьезно, надсадно звучал голос. Слишком он переполошился. Натянула одежду, не оборачиваясь. Ниршан отошел, как можно дальше от нее в дальний угол шаттла.
– Думай, о чем-нибудь постороннем.
– О чем?
– О чем угодно. Максима, раз велел, делай.
Она отошла от него подальше, опустилась в кресло и закрыла глаза. Дышала ровно. Долго. Постепенно искра изменила траекторию движения, возвращаясь обратно в солнечное сплетение Ниршана.
Он с облегчением выдохнул. Вот тебе и обмен телами в одном помещении. А он уже размечтался о большем.
– Растворилась, - спросил он, глухим тоном, спустя время.
– Угу.
– Сиди, пока не рокируемся обратно.
– Что это?
– Цветок Силы. На Транспране, мы обменивались им с вьянами. Что бы завести потомство. Типа обручального кольца и предложения, только сложнее.
Он замолчал, понимая, что не стоит ей знать, что именно эта субстанция разрушительно действует на земных женщин. Превращает в развалины Ци, обволакивает женскую красную и дарит безумие. Земные женщины не подходили арктиками, они не могут вернуть цветок. Их иньская Ци отличалась слабостью и предназначалась для земных мужчин. Но сами арктики не могли без нее, потому и держали гаремы. Закрывали глаза на разрушительную природу, если не Цветка Силы, то хотя бы целомудренных обнимашек.
И то, что цветок потянулся к девушке, многое сказало.
Максима сидела, надувшись на него словно мышь на крупу, пока не уснула. Ниршан не стал трогать. Решил обождать, пока время истечет. Поклялся себе, когда развяжутся с обменом тел, вот тогда отыграется. Задаст жару. Она месяц на попе, сидеть спокойно не сможет. Откладывать, видите ли, она не хочет. Ну-ну. Но спать они будут в раздельных комнатах.
***
Мы с Ниршаном вошли в его дом. Не зря мне ночью казалось, жизнь в доме давно замерла и остановилась. Горстка прислуги легко растворялась в гулких стенах.
– Не жилой он какой-то.
Ниршан обернулся, посмотрел вокруг, полез в карман пиджака, достал визитницу с тремя пластиковыми картами. Протянул одну.
– Обустрой по своему вкусу.
За все годы проживания на Афоне, я булавки себе не купила. Ничего. А тут обустроить целый дом. Возвращать как-то стыдно, пришлось бы признаваться, что я не умею.
– Не часто бываешь дома? – спросила я, краснея, пряча карту в кармане.
Ниршан подошел, так близко, что я уже пожалела, что спросила.
– Для тебя, я всегда на связи. Но из дома, только после сообщения и с охраной.
Тягостный вздох вырвался из моих легких. Я когда-нибудь смогу быть самостоятельной? У меня судьба такая, все время под колпаком? Сначала Гуй Ли, потом вся афонская Братия, теперь Ниршан. Говорил мне отец Кирилл, азартные игры грех. Обиден проигрыш, но еще обиднее сам факт, я согласилась с ним сыграть. С благостными порывами, сносит в пропасть. Вот и меня снесло.
– Есть профильная клиника, специализируются по Ци. Надеюсь, ты не против? – спросил он, разглядывая меня близко-близко, будто хочет поцеловать.