Прикосновения
Шрифт:
Меня начинает трясти, от малейшего шевеления фаланг дядиных пальцев. Я сама вытаращиваю глаза, высовываю кончик языка и теряю дар речи.
Дядя разжимает большой и указательный пальцы, животное нервно дергается. Я делаю глубокий вдох.
– Максима, испугалась подарка?
– смеется мужчина, и протягивает. – Это же кролик. Зайчик.
Зайчик в половину меня ростом. Я хватаю его, радостная и счастливая от нежданной развязки. Он мой. Он спасен. Будет жить ушастый. Но везение заканчивается. Зверь дергается, лупит лапами по кружевам на оборках белого платья, рвет когтями и вырывается из моих пятилетних рук. Выпрыгивает и дает деру, вызывая общий переполох.
Я готова расплакаться. Ведь там, в парке есть собаки. Его могут поймать и убить.
– Не волнуйся, - дядя берет меня на руки и поднимает на уровень взрослых лиц.
Его пальцы гладят меня по голове и по щеке. Рука теплая, гладкая, огромная. Размазывает по пухлым щекам катящиеся слезы, пока я разглядываю дремучую темноту парка.
– Он выроет нору и будет там жить. Видела, какие у него сильные лапы?
Глаза у дядя голубые, а волосы золотые. Он носит бороду, как будто старый и это смешно.
– Так что смотри не упади в нее, когда вырастишь - зло шутит мой отчим, не в тон успокаивающим словам дяди. – Максима, где твоя нянька? Тебе давно пора быть в кровати.
Мой опекун Гуй Ли, строгий и он не такой, как дядя. Он всегда ругает меня, всем не доволен и никогда не играет со мной. У него много важных дел. Я не боюсь его, но стараюсь не попадаться лишний раз на глаза. Как говорит очередная нянька, я его сплошное разочарование и горе горемычное. Я не знаю, что это значит, но в целом не слушаю их. Он вообще не веселый. Нужно сказать, что все знакомые мне арктики, по большей части невеселые дяди.
– Я не знаю, - отвечаю я, и снова смотрю на доброго дядю.
Вообще-то, я знаю, и он знает. Но мы оба молчим и обмениваемся понимающими взглядами. Мы видели, как она ушла с одним из гостей в глубину парка. Зачем? А какая разница.
– Давай, я тебя провожу до спальни, вьяна, - готовит дядя и вызывает у отчима недовольную гримасу.
– Не называй ее так, - велит он, окидывая нас гнетущим взором.
У них странные отношения. Не понятные. Кажется, они не любят друг друга, не терпят, но, дядя бывает у нас дома.
От приказа отчима, я ощущаю, как дядя чуть сильнее прижимает меня к себе и его рука, что гладила щеку, теперь поддерживает мою спину.
– Хочешь, чтобы я ее звал таухуа?
Отчим не сводит взгляда, скупо кивает.
– Пора знать ей, место.
Слова вырывают из ноздрей дяди оглушительный вдох-выдох. Красивое лицо становится строгим. Он поджимает губы. Обычно он так делает, когда проигрывает в шахматы. Но я же знаю, что он поддается мне. А сейчас не понятно.
– Как скажешь, - цедит он, и двигается со мною на руках в сторону дома.
И я уже не расстроенная из-за хитрого кролика. Если будет жить в парке, так только лучше. Обязательно найду его домик и буду носить еду. На кухне у Дины вдоволь моркови и капусты. Я уверена, для кроликов овощи лучшая еда в мире. Ему не нужно будет искать ее по опасному парку.
– А давай один раз сыграем, - предлагаю я, наслаждаясь тактом шагов дяди, тем, что он рядом. – Ну, один разочек, всего один, такой малюююсенький. При малюсенький.
Я вижу, по дернувшемуся уголку рта, что он почти согласен. Когда он так делает, то соглашается на мои просьбы.
– Кажется, ты прошлую не доиграла?
– вспоминает он, улыбнувшись.
– Фу-у-у, там все.
– Разве?
– Не интересно.
Обнимаю его за шею и, подлизываясь, тыкаюсь носом, прижимаюсь сильно, насколько есть сил. Чувствую кожей его щетину, запах, жар.
– Дядя, в два хода шах и мат.
– Да, не уже ли? А я видел там иные варианты.
Его руки прижимают крепче, и я чувствую, как тело сотрясается от смеха.
– Одну новую, ну вот такую, - отрываясь, показываю пальцами два миллиметра.
– Детский мат?
Закатываю глаза, ну что я маленькая? Зачем мне хоть детский, хоть дурацкий.
– Быстрые шахматы, - поясняю я свою задумку.
Мы почти у комнаты. Заходим внутрь. Нянька все приготовила ко сну и видимо вывела меня пожелать спокойной ночи отчиму и не пожелала. Зато я увидела дядю Ниршана. Последние месяцы он бывает у нас реже, и я соскучилась.
– Пять минут, на умывание и пижаму. Если не успеешь, играть не буду, - сообщает дядя, а сам садится к шахматному столику и расставляет фигуры.
Так я и поверила. Сияю, как солнечные лучи на воде.
– Я быстро, - хватаю ночнушку и скрываюсь в ванной.
Спустя пять минут, я плюхаюсь в широкое кресло, стоящее под углом к креслу дяди и вытягиваю босые ноги на его бедра. Под спиной гора мягких подушек. Перед глазами нетронутая шахматная партия.
– Черные!
Я улыбаюсь, разглядывая доску и, мы начинаем играть.
Больше всего в шахматах я люблю победу. Кому нужны тонкости от наслаждения процессом в моем возрасте, когда есть победа. Она случается редко и от того сладкая.
За ней, дядя, признавая поражение, хлопает меня по лодыжке и щекочет. Я смеюсь и пинаюсь в ответ, пока возмездие не оканчивается бросками подушек из-за спины.
Тот вечер казался особенным. Я только–только освоила защиту каро-канн. В быстрых шахматах на каждый ход есть только четверть часа, так что дядя оказался не готов. Поэтому, когда он попытался схватить меня, ему не удалось. Я мгновенно вскочила и сверкая улыбкой и пятками, метнулась в угол спальни, за кровать, под нее.
– Победа!