Прилипалы

Томас Росс

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ПРЕЗИДЕНТ КАББИН».

— Ты спустишься в зал? — спросил Келли Мура.

— Нет, останусь здесь. Вдруг я понадоблюсь Дону.

Келли кивнул и зашагал в глубь кулис. Когда он занял свое место в первом ряду, между Гуэйном и Имбером, молодой методистский священник уже помолился за благополучие всех присутствующих в зале, а также их руководителей на государственном уровне. Потом секретарь-казначей местного отделения представил свою двенадцатилетнюю племянницу, которая прочитала

клятву верности, повторенную залом. И наконец, ведомые учителем музыки, которому аккомпанировала жена, все спели «Звездно-полосатый флаг». Каббин отметил, что старику особенно удаются высокие ноты.

После того, как президент местного отделения представил Каббина, тот легко вскочил, приветственно помахав залу рукой. Ему ответили аплодисменты. Когда они стихли, Каббин постоял, наклонив голову, не глядя в зал.

Стоял он не меньше минуты, в свете юпитеров серебром блестели его волосы. Медленно поднял он голову и оглядел собравшихся.

А заговорил словно шепотом, но таким, что он долетел до самого последнего ряда. И голос его переполняли презрение и горечь.

— Они говорят, что я должен оставить мою работу и уйти.

Он помолчал, затем повторил ту же фразу громче, вложив в нее еще больше презрения.

— Они говорят, что я должен оставить мою работу и уйти.

Вновь пауза, затем взрыв.

— Уйти, черт побери! Я только начал борьбу!

Некоторых словно сорвало с мест, и они громкими криками приветствовали Каббина. Остальные молотили кулаками по подлокотникам, предвкушая отличное зрелище.

— Будь я проклят, — выдохнул Гуэйн. — Что это? Неужели он всегда способен на такое?

— Я думаю, у него это получается подсознательно, — ответил Келли.

Дональд Каббин говорил пятнадцать минут, и речь его двадцать один раз прерывалась аплодисментами. Когда он закончил, зал, стоя, устроил ему настоящую овацию. Всем понравилась не только сама речь, но ее краткость. Зрители пребывали в столь хорошем настроении, что практически никто не высказал претензий к исходу лотереи: катер стоимостью в шесть тысяч четыреста девяносто девять долларов выиграл муж сестры секретаря-казначея местного отделения профсоюза.

Глава 20

Десятого сентября, в воскресенье, в вашингтонском районе Кливленд-Парк, Сэмми Морз Хэнкс сидел на кухне своего дома, пил кофе и читал комиксы Мерилин, которой днем раньше исполнилось шесть лет.

Комиксы он читал дочери потому, что его отец никогда не читал их ему. Когда он умер десять лет тому назад, Хэнкс не поехал на похороны. Иногда он думал, что обязательно поехал бы, если бы в детстве отец читал ему комиксы. Но его отец всегда занимался только самим собой, не обращая внимания на потребности сына.

Сэмюэль Морз Хэнкс-старший всю жизнь учил европейской и американской истории сыновей и дочерей тех, кто работал на заводах и фабриках Шенектади,

когда эти заводы и фабрики только открылись. Вскоре после приезда в город он встретил девушку, такую же уродливую, как и он, и быстро предложил ей выйти за него замуж, главным образом потому, что она работала в библиотеке. Сэмюэль Морз Хэнкс-младший, родившийся в тысяча девятьсот тридцать третьем году, унаследовал от отца выступающий вперед подбородок и вислый нос, а от матери — угристую кожу.

Мать потеряла работу в библиотеке, как только вышла замуж, потому что тамошнее начальство нанимало только незамужних. Она вроде бы и удивилась, когда ее уволили, хотя на самом деле заранее знала, что так оно и будет. Впрочем, знала она и другое: никто, кроме Сэмюэля Морза Хэнкса-старшего, не предложит ей выйти за него.

А вот Сэмюэлю-младшему детство запомнилось злостью. Он постоянно злился, потому что его родители были бедны, уродливы и редко говорили с ним, да, пожалуй, и друг с другом. И он мог привлечь к себе внимание лишь одним способом: забившись в припадке. Этим он и пользовался, сначала редко, потом все чаще и чаще, результат не оправдал его ожиданий. Чем чаще он бился в припадке, тем меньше внимания обращали на него родители, а в конце концов стали полностью игнорировать его, как игнорировали друг друга.

До того, как Сэмми исполнилось пятнадцать, его мать более-менее поддерживала связь с реальностью. То есть иногда прибиралась по дому и даже готовила еду, хотя могла подать завтрак в половине седьмого вечера, а обед в семь утра. Она уже совершенно не замечала припадков сына, хотя тот, в основном по привычке, частенько бился головой об пол.

В день, когда Сэмми исполнилось пятнадцать лет, он вернулся домой, чтобы найти мать застывшей в кресле. Сидела она абсолютно голая, уставившись в одну точку. Что она там видела, не узнал никто.

— Что с тобой? — спросил Сэмми.

Мать не ответила, и Сэмми учинил припадок, один из лучших, растянувшийся на целых пять минут. Но мать даже не мигнула. Поэтому он взял одеяло с кровати родителей, накрыл мать, нашел ее кошелек, вытащил из него восемьдесят семь центов, все, что было, и пошел в кино.

Вернулся он вечером. Мать, накрытая одеялом, сидела в той же позе. Отец слушал радио. Оно было его единственным развлечением с тридцать третьего года.

— Что с ней? — спросил Сэмми.

— Не знаю, — ответил отец.

— Может, вызвать доктора?

— Она оклемается.

Сэмми пожал плечами, съел сэндвич с ореховым маслом и лег спать. Утром мать сидела точно так же, что и вечером, только на полу под ее стулом образовалась большая лужа мочи.

— Она нассала на пол, — сообщил он отцу.

Старший Хэнкс только пожал плечами.

— Придет в себя, вымоет пол.

Придя из школы, Сэмми нашел дома одного отца.

— Где мать? — спросил он.

— Ее увезли.