Приманка для Коршунова

Котлярова Екатерина

Татьяна Павловна хватает сумку и покидает палату. Присаживаюсь на стул рядом с Дашкой. Накрываю её ладошку рукой.

— Она ушла? — шёпотом спрашивает мелкая.

— Да, — голос чужой. — Ты помнишь, что произошло?

— Нет, — Дашка открывает глаза. Смотрит мимо меня. Куда-то за спину. — Лёва, я тебя не вижу, — губы Даши задрожали. — Только белые пятна. Всё размыто. Лёва! Мне так страшно!

— Всё будет хорошо, мелкая. Я клянусь. Всё будет хорошо, — я утыкаюсь лбом в ладонь Дашки. — Обещаю тебе.

— Голова болит, — шепчет она.

— Поспи, мелкая. Я буду рядом.

— Бабушка знает?

— Я не сказал пока. Не хотел, чтобы она переживала.

—

А Дёма?

— Скоро приедет. Спи, Дашуня. Спи.

Даша послушно закрывает глаза. Через пару минут её дыхание выравнивается. Перебираю её пальцы, вглядываясь в серое лицо. Мне стыдно. Стыдно перед Дашкой. Перед её бабушкой. Перед Демьяном.

— Лёва, я пойду. Не хочу мешать.

— Спасибо, Маш. Спасибо за всё.

Кукла улыбается уголками губ и выскальзывает за дверь. Откидываюсь на спинку стула и жду, когда Дашка проснётся.

Глава 18

Саша

Пустым взглядом смотрю в одну точку перед собой. Нахожусь в странном вакууме. Не слышу ничего. Не осознаю, где нахожусь.

— Сашенька, — плеча кто-то касается.

Я вздрагиваю всем телом. Выныриваю из невесёлых мыслей, где вновь и вновь вижу, как моя Колючка падает со сцены. Как вокруг её головы медленно растекается лужа крови. Как она перестаёт шевелиться. Я оборачиваюсь. Меня тошнит. Кажется, что вот-вот вырвет.

— Саш, ты чего здесь? Я искала тебя, — Маша опускается на прогретую солнцем крышу рядом со мной. — Саша, у тебя все руки в крови, — сестра перехватывает мою руку и разворачивает ладонью вверх.

Я опускаю взгляд на свои пальцы. Они дрожат. Чёрт. Кровь малышки на руках. Меня снова возвращает в актовый зал. Я снова на коленях возле неё. Я не помню, что говорил в тот момент, что делал. Единственная мысль, которая до сих пор бьётся в воспалённом сознании — только бы она выжила. Только бы Барсова открыла глаза. Только бы её серые глаза так внимательно, так пристально смотрели в самую душу. Заставляли сердце колотиться в горле. Дрожать, как сопливого пацана. Реагировать ещё острее, чем пять лет назад.

— Саша, пойдём, помоешь руки. Там Луиза Игоревна приготовила мясной пирог. Твой любимый. Тебе надо поесть, — сжимает мою ладонь. Гладит разбитые в кровь костяшки пальцев. Дёргаюсь, чувствуя, как простреливает болью. МЛ***. Даже не помню, как разбил их. Даже не осознаю, как я оказался здесь. Дома. На крыше. Я ничего не помню. Всё смазалось. Выпало из памяти. Отрезок времени начиная с того момента, как Колючку положили на каталки. Я даже подняться с пола не смог в тот момент. Смотрел на лужу крови. И не мог пошевелиться. — Саш, — Машка снова вырывает меня из мыслей, которые сковывают каждую часть моего тела. Будто я снова там. В актовом зале. На коленях. И малышка моя, смотрящая в пустоту перед собой. Какой же я мудак. Кретин. Соврала она мне. Плевать. Поцеловала Одинцова назло мне. Срать. Только бы улыбалась. Только бы кидала взгляды из-под полуопущенных ресниц, лукаво улыбаясь. — Сашенька, посмотри на меня. Я прошу тебя. Пойдём, помоешь руки.

— Я не могу, — выдохнул я, сжимая кулаки.

— Почему? Объясни, — Маша требовательно разворачивает моё лицо к себе и заглядывает наивными голубыми глазищами мне в глаза. Совсем другой взгляд. Не такой, как у Колючки. Без той лукавой искринки, что свела меня с ума ещё пять лет. Которая заставила влюбиться. Прикрываю устало глаза. Не могу не думать о ней. Не могу. Сдохнуть готов, только бы оказаться на той каталке вместо неё.

Я качаю головой. Я не могу ответить. Потому что в горле встаёт ком. Я не помню, когда плакал в последний раз. А сейчас мне хочется ныть. Разнюниться. Заорать в голос, чтобы сжимающая ребра боль вышла вместе с этим криком. Растворилась в воздухе. Слишком больно.

— Саш, если ты помоешь руки, не будет… — Машин голос срывается. — Это не будет равносильно тому, что ты выбросил вещь того, кого нет. Саш, я была в больнице. Даша очнулась. Слышишь, братишка? — обхватывает моё лицо руками. Удерживает. Баюкает в ладонях. — Она очнулась. Врачи поставили ей капельницу. Забинтовали голову. Она даже говорила с Лёвой, — совершенно неуместно и остро сердце резанула ревность. Рыжий урод. Бесит. Бесит то, что он вечно рядом. Касается. Обнимает. Целует. Скулю как бездомный щенок, утыкаюсь лбом в острое плечо Маши. — Успокойся, Саш. Успокойся. С Дашей всё в порядке. Только… — осекается, заставляя меня напрячься. Оторвать голову от её плеча. Впиться взглядом в лицо сестры.

— Что? — рыкаю, торопя Машу.

— Она сейчас ничего не видит.

Лучше бы Маша мне врезала. Дала пощечину. Всадила кулак в солнечное сплетение. Было бы в разы легче. Потому что слова сестры просто разорвали ком боли внутри.

— Нет…

— Врачи сказали, что скоро зрение восстановится. Я мало, что знаю, Саш.

— Какая больница? — пошатываясь, будто пьяный, поднялся с крыши.

— Саш, приведи сначала себя в порядок. Ты весь в крови. Футболка тоже.

— Маша! — я рявкнул. — Какая больница?

— Городская. Она тут единственная, — тихо ответила Маша, сжимаясь и пряча глаза. Сестра тут же сжалась. Плечи поникли. Взгляд упёрся в землю.

Придурок.

— Прости, — я притянул её за плечи к себе. — Просто я не могу, мышонок, — ласково сказал я. — Она там лежит, а я даже не поехал…

— Ты бы ничем не помог, Сашка, — Маша обвила руками мой торс и щекой прижалась к груди. — Ты не давал ей потерять сознание. Этого было достаточно.

Я молчу. А внутри грызёт вина. Если бы я наплевал на то, что она соврала. На её слова. Придурок. Ну, хотела девчонка сыграть на моих чувствах, плевать. Что мешало улыбнуться? Что мешало сказать, что я рад такому раскладу? Что мешало заявить на неё права? Если бы я был рядом, я бы не позволил этой твари даже пальцем прикоснуться к малышке. Заткнул бы одним взглядом. А этот рыжий осёл даже пальцем не пошевелил. И всё же он поехал к ней в больницу, а я поплёлся домой. Я, чёрт возьми, даже не помню как здесь оказался.

Только смутно помню, как сжимал шею Голован, вжимая эту холёную сучку в стену. Помню испуг в её глазах. Она же тварь такая боялась за себя. Даже не думала о том, что удар виском мог убить Колючку. Эта мразь боялась, что ей сделают больно. И я сделал. Срать, что пацаны не должны причинять вред девушкам. Мне на это глубоко срать. Эта мразь чуть не убила Колючку. Я сжимал пальцы на тонкой шее Голован до тех пор, пока она не посинела. Пока хватка пальцев на моих запястьях стала ослабевать. Пока не почувствовал, что по спине колотят кулачки Маши. Только тогда отступил, наблюдая с презрением за тем, как Голован рухнула на пол. Как мешок с картошкой. С трудом сдержался от соблазна пнуть её ногой. В тот момент мне хотелось её уничтожить. Прикончить. Размазать. Стереть с лица Земли. Потому что на полу актового зала до сих пор лужа крови была. Страшная. Пугающая своими размерами. Заставляющая выть от безысходности. Сколько крови она потеряла? Ужас сковывал от мысли, что Даша до больницы не дотянет.