Примкнуть штыки!
Шрифт:
– А-а-а! – вопил курсант Денисенко и, сам испугавшись своего ловкого и точного, как удар шершня, выпада, пропихивал штык своей СВТ всё дальше и дальше. – И-и-и! Сук-ка-а!
Вальтер Клюг уже больше не мог удерживать равновесия. Земля и всё, что, казалось, так прочно удерживалось на ней благодаря неким незыблимым физическим законам, стало колыхаться и распадаться, терять свои формы и очертания. Он быстро терял силы и рухнул на колени. Он понял, что единственное, что сейчас необходимо сделать и что он ещё сможет сделать – попытаться не упасть, попытаться удержать своё тело. Удержаться, удержаться… Ведь если он упадёт, этот русский
Бледным, глубоким ртом ещё живого человека он жадно хватал воздух. «Ещё, ещё воздуха… Ещё несколько глотков… Я жив… Я ещё жив… Я дойду до Медыни… Я должен дойти… Меня нельзя убивать… Я – кавалер Железного креста… Я завтра поеду на родину… Будьте вы прокляты…»
– Муттер… Либе…
Денисенко оглянулся, лихорадочно ища помощи. Ему казалось, что этот бугай, которого он таки достал своим штыком, сейчас соберётся с силами, вырвет у него из рук винтовку и убьёт его.
– Ребята! На помощь!
Но каждый был занят своим делом. И Денисенко завопил ещё сильнее, при этом не выпуская из рук винтовку. Она помогала ему удерживать немца на расстоянии. Выпусти он из рук приклад – и ему конец. Когда он вдруг понял, что никто не придёт к нему на помощь, с силой рванул на себя винтовку. И сразу почувствовал, как его противник сразу отяжелел и стал заваливаться набок. Но штык, видимо, засев в позвоночнике, не поддавался. Немец валился вместе с винтовкой, и Денисенко снова охватил ужас: что делать? как у него отнять свою винтовку? бросить её? пока идёт бой, взять его автомат, вон он лежит… а потом вернуться за винтовкой. А вдруг немец только притворяется? Вдруг он не умирает, а только ждёт, когда Денисенко потеряет бдительность и отпустит приклад своей винтовки?
Но тут подбежал помкомвзвода Гаврилов, оттолкнул Денисенко, упёрся ногой в судорожно напрягшийся живот немца и вырвал застрявший штык.
– На! Добей его! Живо!
– Да ну его, – испуганно попятился Денисенко, прижимая к груди свою винтовку. – Пускай сам… Он такой долго не проживёт.
– Ты что?! Давай, говорю! Под рёбра ему пару раз, и все дела! Чтобы не мучился долго.
«Его надо добить, – догадался Денисенко, чувствуя, что в голове у него всё плывёт, мысли путаются, а внутри спеклось, как будто не он немцу, а тот ему вогнал в живот длинный штык. – Надо добить. Старший сержант прав. И дело тут не в жестокости. Нет, я же не жестокий… Но не так». И он начал лихорадочно запихивать в магазин новую обойму. Руки по-прежнему тряслись. Скорей, скорей… Пока не поднялся… Поверженный враг всё ещё барахтался под крыльцом, скрёб посиневшими мертвеющими пальцами затоптанный молодой снег.
– Да ну его… – снова сказал Денисенко и взглянул на помкомвзвода таким зверским взглядом, что тот тоже махнул рукой.
А курсант сел на крыльцо, забрызганное кровью, положил на колени винтовку, достал горсть снега и начал тщательно очищать штык, как очищают лопату от налипшей влажной земли после копки огорода.
– Ну зачем ты выскочил? А, герман? Думаешь, если такой
Вальтер Клюг всё ещё храпел, всё дышал. Внутри у него что-то булькало. Кровь с шипением вытекала в широкую рану. Немец лежал на спине, придавив своим могучим телом ранец, в котором лежали отдельно от всего завёрнутое в шёлковую тряпицу письмо от сестры и Железный крест – символ его доблести и мужества, проявленные здесь, на Восточном фронте, вдали от егоVaterland.
Денисенко с ужасом наблюдал за умирающим, за тем, как из широкой раны с шипением выхлёстывает сильными толчками кровь. Он до этого и представить себе не мог, что штык оставляет такую рану. Когда тренировались на манекенах, всё казалось иначе. Штык в манекен входил труднее. И труднее было попасть в середину корпуса. И дырочка оставалась совсем небольшая, едва заметная.
– Отходит, – сказал сам себе Денисенко и покосился на лицо немца. – Тебе теперь торопиться некуда. Небось в Москву мечтал попасть. Вот тебе и Москва… под крыльцом… Лежи, лежи, фашист… – Денисенко хотел сказать ему: «проклятый», но язык не повернулся. Зачем оскорблять поверженного врага, даже если он действительно проклятый и ненавистный.
Винтовку с заряженным магазином и досланным в ствол патроном Денисенко по-прежнему держал на коленях. Коленки его тряслись. «Если немец вдруг встанет, – решил он, – я выстрелю ему в голову». Другого выхода у него действительно не было.
На противоположной стороне Дернова всё ещё слышалась стрельба и крики на разных языках, но всё чаще и гуще – мат. И Денисенко понял, что наши одолевают. Снаряды рвались уже дальше вдоль шоссе и в лесу. Что-то там горело и ухало. Видимо, артиллеристы нащупали очередную цель и теперь добивали её сосредоточенным огнём.
– Денисенко? Дом осмотрел?
– Никак нет, товарищ лейтенант, – испуганно ответил Денисенко, неожиданно увидев перед собой взводного. – Не успел.
– А какого чёрта тут сидишь?
– Да вот… – Он кивнул на лежащего у его ног немца. – Пленного караулю. Штыком я его… малость… Боюсь, подхватится, уползёт куда…
– Какой он, к чёрту, пленный?
Лейтенант Ботвинский стволом пистолета указал в глубину распахнутых сенцев:
– Осмотри дом. Живо!
Когда курсант Денисенко выбежал из сенцев, обшарив весь дом и чулан, где пахло мукою и чем-то съестным, немец уже затих. Даже скрюченные пальцы на снегу не двигались. На виске у него алела раздавленная ягода клюквы. Лейтенант Ботвинский стоял над ним, торопливо засовывал и никак не мог засунуть в кобуру свой ТТ. Он даже не взглянул на Денисенко.
– Товарищ лейтенант, зачем же вы его?
– А ты что, собирался его в санчасть тащить? – испуганно и зло отозвался взводный, глядя куда-то в сторону, за штакетник, и Денисенко увидел, как сильно у того трясутся руки.
– Он уже отходил. Сам бы…
– Ты что, Денисенко, сиделка при больном?
После боя в Дернове отряд пошёл вдоль шоссе, прочёсывая березняки, населённые пункты и овраги. Курсанты и десантники врывались в деревни, откуда не успевали уйти немцы, с ходу сбивали немногочисленные арьергарды, оставленные у дороги и на высотках с целью хоть как-то сдержать и ослабить неожиданную атаку русских. Стало ясно, что сил у немцев не так уж много, и что они не намерены цепляться за каждый бугорок.