Примкнуть штыки!
Шрифт:
– Тогда будем выполнять приказ, – подтвердил Воронцов и подозвал к себе Донцова и Селиванова. – Вот вам, ребята, и патроны. Зарядите диски. Привал – полчаса. Разрешаю открыть две банки тушёнки. Костра не разводить. Смирнов – в дозор.
Бойцы и курсанты сразу оживились. Донцов и Селиванов помогли долговязому снять тяжёлый вещмешок, в котором похрустывала россыпь винтовочных патронов. Распустили лямки и тут же начали набивать пулемётные диски. Дисков было два.
– Старшина, – спросил Селиванов, – а кухню вы там не
После того как у них появился пулемёт, а нелюбинцы принесли мешок с патронами, Селиванов оживился и даже кашлять стал реже.
– Сёмина, что ли? – Старшина Нелюбин неторопливо, старательно, словно пустил в дело последнюю щепоть, свёртывал самокрутку. – А что его раскулачивать? Сёмин сам прибёг, когда прослышал, что мы к вам на подмогу выдвигаемся. Вон сколь харчей отвалил на наше обчество! По полторы банки на нос! И сухарей. – Послюнил, бережно прижал большим пальцем самокрутку. – Ребят опять выбыло много. Чего ему теперь жалеть?..
Последние слова старшины Нелюбина немного притушили настроение отряда. Но желание хорошенько поесть и хоть немного отдохнуть и просушить одежду было всё же сильнее. Везде было сыро, холодно, неприютно. Везде гулял ветер, содрогал каждую былинку. В низинах стояли лужи, тускло поблёскивали, отражая серое металлическое небо. Те, у кого были худые сапоги, стали переобуваться, отжимать портянки. Другие протирали затворы винтовок. Воронцов вытащил из кармана десантный нож и принялся откупоривать банки.
– Только за то, что в такую пропасть самолёты не летают, надо Бога молить, чтобы этот дождь никогда не кончился, – рассуждал старшина Нелюбин и заботливо оглядывал своих товарищей.
Канонада доносилась уже с северо-запада. Это могло означать, что либо драка шла на одном из флангов, либо передовой отряд с боем отходил к реке Шане.
– Как вы шли? – спросил Воронцов Алёхина. – Прежней дорогой? Или обошли тот сосняк?
– Обошли.
– Ничего там не видели?
– Ничего. Всё тихо. Дорогу перешли осторожно, следов не оставили.
– Как ты думаешь, они всё ещё там, в деревне?
– Если у них задание контролировать брод и мост, то они оттуда не уйдут. Оттуда, по прямой дороге, рукой подать до станции. Я думаю, пока наши держат Воронки и мост через Изверь, они не уйдут.
– Просто так они сидеть тоже не будут.
– Они сидят здесь не просто так. Контролируют переправу. Если у них такое задание, будут сидеть в деревне до тех пор, пока не поступит новый приказ.
– А новый приказ поступит, когда здесь произойдут существенные изменения.
– Ну да. Когда нас, к примеру, отсюда вышвырнут.
Полчаса пролетели быстро. Две банки тушёнки разошлись ещё быстрее.
Воронцов подошёл к Смирнову, сказал:
– Назначаю тебя командиром второй группы. Дотемна вы должны успеть окопаться.
Дозор делился на две группы.
– Успеем. Кого мне брать?
Алёхина и Селиванова отдать Смирнову он не мог. И Донцова с его «дегтярём» и двумя полными дисками тоже надо было брать с собой. Если немцы из деревни не ушли, их оттуда надо будет выбивать. В группе должны быть надёжные люди.
– Старшина, – сказал Воронцов, – отберите шестерых бойцов и – в распоряжение сержанта Смирнова. Смирнов, а теперь слушай задачу вашей группы. Вернётесь в устья, откуда мы только что пришли, окопаетесь возле дороги и будете держать её до двенадцати ноль-ноль завтрашнего дня. Ни одна живая душа не должна пройти в сторону станции. Ровно в полдень начнёте самостоятельный отход в сторону моста через Шаню. Это километрах в пятнадцати отсюда на северо-восток. Мост будут удерживать наши. Нас не ждите. С этой минуты мы действуем самостоятельно. Каждая группа имеет свою задачу.
Смирнов выслушал, усмехнулся:
– Ну и войско ты мне всучил, командир. Хоть бы Селивана с пулемётом оставил.
Старшина Нелюбин выслушал приказ и, сделав вид, что не расслышал слов своего нового командира, сунул в карман промасленную тряпицу, которой всё это время тщательно протирал затвор и патронник своей винтовки, поднялся на колени и клюнул своим скрюченным прокуренным пальцем по очереди шестерых из своего отряда:
– Нефёденков, Малашенков, Тимошенков, Егоренков, Колядёнков и ты, хвершал. А вы, братцы, кого я не назвал, поступаете с сего момента в полное и беспрекословное распоряжение товарища сержанта Воронцова. Всё понятно? Ну, раз всё понятно и вопросов нет, сполняйте. И чтоб, ёктыть, никаких пререканий. Вы мне роту не позорьте. Вон как бились… Патроны и харчи поделить поровну, по справедливости. По стрелкам и едокам.
Рассовали по мешкам и карманам гранаты и патроны. Поделили продукты. Попрощались.
Группа Смирнова ушла. Перед уходом Смирнов отвёл Воронцова в сторону и сказал:
– Ты ранен. Давай, пока не поздно, иди в отряд, в Воронки. Я останусь с твоей группой, а старшина поведёт своих. Никто тебя не посмеет осудить. Покажешь свою руку Петрову, и он отправит тебя на первой же машине.
– Петров знает о моей ране. Он меня перевязывал. Я остаюсь.
– Тогда хотя бы не забудь сделать перевязку. А может, сейчас перевязать? У старшины санинструктор есть.
– Да какой там санинструктор? Нелюбин его три дня назад на эту должность назначил из ездовых.
Смирнову пора было уходить. Но он не уходил, и Воронцов понял, что он хочет что-то сказать ещё.
– Как ты думаешь, Сань, попрут они на нас? Или будут всё же атаковать там, на шоссе?
– Они пойдут по одной из дорог. Или по всем сразу. А поскольку там, на шоссе, им уже наломали…
– Я тоже так думаю. Жалко, моих ребят рядом нет.
Помолчали.
– Так что, Стёпа, держись там. – Воронцов впервые назвал Смирнова по имени.