Принц и Мадонна
Шрифт:
— С удовольствием.
И мы перешли в гостиную. Я вспомнила, что у меня в морозильном шкафу притаилась большая банка с фисташковым мороженым, а на полочке лежит плитка горького шоколада. За несколько минут я их поженила. И в итоге мы сидели с Лилей перед телевизором с мисками фисташкового пломбира, посыпанного тертым шоколадом и смотрели про парня переодевшегося девушкой для того, чтобы скрыться от преследования врагов. В фильме было много смешных моментов, над которыми мы хохотали от души.
— Уже поздно. Пойду я домой, — принялась собираться Лиля, когда кино закончилось.
— Куда ты пойдешь? Ночь на дворе. Сейчас я тебе постелю здесь на диване. Ты переночуешь, а рано утром отправишься к себе, чтобы переодеться и собрать вещи на занятия, — отдала распоряжение.
— Мне кажется, это будет неудобно, — Лиля начала мяться.
— Никаких возражений. Я тебя никуда не отпущу на ночь глядя. Еще не хватало, чтобы с тобой что-то случилось. Я себе этого не прощу, — на самом деле не собиралась отпускать девушку, даже если бы мне пришлось по этом поводу с ней поспорить.
— Я вот тоже не могу простить, столько лет пытаюсь, а все никак, — внезапно произнесла она.
С удивлением посмотрела на Лилю.
— Ты сейчас о чем?
Она сцепила руки в замок, стоя передо мной как провинившаяся школьница.
— Я должна была что-то сделать… я хотела… но мне становилось дурно только от одного взгляда…
— Лиль, я тебя не понимаю.
— Я каждый раз смотрю на тебя и мне хочется извиниться, попросить прощения… А я не могу, как будто что-то мешает… хочу все исправить… помочь… но как… и тогда, когда ты в общежитии закричала… я поняла, что что-то случилось… опять что-то случилось, а я тебе не помогла… допустила. И мне опять больно… вот тут в груди… — девушка прижала руки к сердцу, — я так не могу… должна сказать… поговорить… это меня съедает изнутри… многие годы. Я и в академию на эконом пошла, чтобы только с тобой поговорить… а вот уже столько времени прошло, а оно никак не получается… А я хочу… я должна. Мне надо… Я чувствую, что это моя вина, что я ничего не сказала… А надо было… Так было бы правильнее. Но он сказал, чтобы я молчала. А если заговорю, то он меня накажет. А я боялась, что накажет. У него рука тяжелая. Я знаю. Как ударит, так синяки…
— Кто накажет? Что сказать? Ты о чем мне пытаешься донести? — я схватила за плечи Лилю, пытаясь вытряхнуть из нее что-то более связное.
— Ты хорошая… ты мне всегда нравилась… у меня нет родной сестры… и никогда не будет… а ты мне была за сестру… я всегда хотела, чтобы мы вместе… вот как сегодня, — я трясла Лилю, а она бормотала что-то несвязное, смотря на меня глазами побитой собаки. Винилась и винилась в чем-то в таком, в чем я не могла разобраться. Или же не хотела. Боялась так же как и она. Не допускала мысли. Гнала прочь.
Надо взять себя в руки. Ни к чему хорошему наши истерики не приведут. Я старше. Я должна.
— Так, Лиля. Помолчи минуточку. И я помолчу. Давай успокоимся. Обе. А потом спокойно поговорим. Ты мне связно скажешь, что хотела. И все будет хорошо, — постаралась придать своему голосу большую твердость и уверенность.
— Правда, все хорошо? Ты обещаешь? — робкая надежда плескалась в огромных глазищах Лили, в которых стояли не пролитые слезы. И этот взгляд… душераздирающий. Только за один лишь взгляд девочке можно отпустить все грехи. В нем столько скорби, столько раскаяния. Чтобы она не совершила, девочка отплатила сполна. Совесть съела ее изнутри. Я это видела.
— Иди сюда, — позвала, вновь усаживаясь на диван. Обняла одной рукой и даже сама не заметила как это сделала. А вторую положила на ее все так же сцепленные в замок руки. Лиля дрожала. — Рассказывай все что ты хотела мне сказать и что тебя беспокоит, — произнесла, принявшись поглаживать ее по спине.
— Донна, ты прости меня. Прости. Прости. Я не хотела… — начала причитать она. Девочка находилась на грани срыва. Я это чувствовала. Сама когда-то прошла.
— Так. Стоп. Успокоилась. Взяла себя в руки. И по порядку. Спокойно. Начала рассказывать с самого начала. Ты поняла? Кивни, если поняла, — в моем голосе появились стальные нотки.
— Я видела тебя и… моего отца. Что он с тобой делал, — выпалила она и зажмурилась. Сильно-сильно. Как будто ожидала удара.
У меня перехватило дыхание. Стало нечем дышать. Перед глазами появились точки.
Нет. Ни за что. Я не позволю прошлому вновь захватить меня.
— Ой, — пискнула Лиля. Это привело меня в чувство.
— Что случилось? — спросила, хотя сама видела что натворила. В сильном волнении я сжала ее руки, отчего на тонких пальчиках остались белые следы. — Сейчас все пройдет, — начала успокаивать. Это только кровь… побежит по сосудам. И все восстановится.
— Да. Да. Все пройдет, — повторяла за мной Лиля.
— Что ты видела? — задала вопрос девушке, на давая возможности себе подумать все взвесить, переосмыслить.
— Я подглядывала… когда ты… когда тебя… я плакала… просила тебя не трогать… а он говорил, что ничего страшного… что так надо… что это правильно.
Понятно. Лиля видела меня со своим отцом. Кровь ударила в голову. Стыд затопил с головой, как будто это я была виновата в происходящем. Как будто не меня принуждали, а я сама того желала.
— Я заикнулась потом, что это неправильно… а он накричал на меня… сказал, что побьет… я испугалась, — продолжила каяться Лиля.
— Ты ни в чем не виновата. Ты была маленькой девочкой. И вряд ли в той ситуации могла что-нибудь сделать. Не вини себя. Не надо, — через силу выдавливала из себя слова. Я чувствовала, что Лиля нуждается в моей помощи, в моем прощении, в моем одобрении.
Девочка себя извела за долгие годы, думая, что не смогла помочь.
Почему, вот почему, Геннадия уже нет столько лет, а он продолжает морально истязать меня, свою дочь? В чем мы виноваты, что с нами так поступает? Почему это продолжается? Надо немедленно этому положить конец. А иначе не будет конца и края.
— Я виновата. Я не смогла помочь… а я боялась, что он заставит меня… я боялась, — и девочка зарыдала. Громко. Горько.
Твою мать, как же хочется воскресить и еще раз убить этого козла, который сотворил такое со своим ребенком. Оказывается не одна я была жертвой насилия. Лиля тоже пострадала от рук извращенца. И еще неизвестно кто из нас сильнее. Я, которая подверглась прямому насилию, или она, над которой поиздевались морально.
И вот мы две жертвы сидим у меня на диване и смотрим в прошлое, не зная как отвести глаза. А он там, по ту сторону грани жизни и смерти, продолжает над нами измываться.