Принц Лестат
Шрифт:
– Мы не станем презирать весь мир только потому, что презираемы сами! Из нынешнего кризиса мы вынесем новую волю к победе и процветанию!
Я снова умолк, но остановиться все еще не мог.
– Процветание! – повторил я. И прибавил еще: – Ад не получит над нами власти! Ад не властен над нами!
С улиц снаружи снова донесся глухой рокот криков и аплодисментов – словно отзвук далекого вздоха. Мало-помалу все стихло.
Я отодвинул микрофон и, объятый безмолвным порывом чувств, покинул студию, оставив Бенджи отвечать на звонки.
Спустившись в гостиную на первом этаже, я увидел там Рошаманда
Столько всего надо было сделать, столько всего решить, столько вампиров по всему миру не могли еще понять, что происходит – но здесь и сейчас, под этой крышей, все было хорошо. Я чувствовал это. Ощущал всем существом.
Рошаманд, переодетый во все чистое и прирастивший обратно отрубленную руку, рассказывал Элени, Эжени и Алессандре про свою жизнь после того, как он много веков назад покинул Францию. Грегори задавал вопросы по ходу дела, и так оно и шло, точно еще прошлой ночью меж нами не шла война, а я никогда не разыгрывал из себя лютое чудовище. Как будто Рошаманд не убивал великую Маарет.
Увидев меня в дверях, Рошаманд лишь кивнул мне и, почтительно выждав пару секунд, возобновил рассказ о выстроенном им замке на побережье северных морей. По отношению ко мне он никаких эмоций не проявил. Мне же вид его был ненавистен, хоть я никак и не демонстрировал своих чувств. Я мысленно все представлял себе, как он убивает Маарет. Представлял – и не мог перестать. И простить его тоже не мог. Так что все это любезное сборище оскорбило меня до глубины души. Очень оскорбило. Но что ж с того? Сейчас мне надлежало думать не только о себе, но о всех сразу.
Ничего, решил я, настанет еще время поквитаться с ним. А учитывая, что и он, скорее всего, возненавидел меня за то, что я с ним сделал, возможно, это время настанет куда быстрее, чем мне хотелось бы.
С другой стороны, возможно разгадка его жестокости заключалась в его пустоте, глобальном равнодушии ко всему, что бы он ни делал.
Впрочем, еще один вампир разглядывал его холодно, издалека: темноволосый щеголь Эверар, отпрыск Рошаманда, обосновавшийся теперь в Италии. Он тихонько сидел в углу, взирая на Рошаманда с ледяным презрением, однако я уловил идущие из его разума вспышки образов – старинные костры, ритуалы, зловещие латинские гимны. Он сознавал, что я тут, что я читаю у него в душе, но даже и не пытался скрыть свои терзания, а словно бы нарочно позволял мне ловить обрывки мыслей.
Выходит, этот отпрыск ненавидит своего создателя? Но почему? Из-за Маарет?
Медленно, не поворачивая головы, Эверар перевел на меня взгляд. Смятение в его разуме улеглось, и я получил отчетливый ответ: да, он ненавидит Рошаманда, но причин для ненависти у него столько, что и не выскажешь.
И как, скажите на милость, поддерживать покой и порядок среди столь могучих созданий, будь ты хоть трижды принц? Решительно невозможно! Пугающая перспектива.
Я повернулся и вышел из комнаты.
Наверху Сибель играла на пианино. Наверное, в студии. Должно быть, у Бенджи перерыв в вещании. Умиротворяющая мелодия. Я всем существом внимал ей, слышал со всех углов и закоулков этого
Но как же я устал, смертельно устал! Очень хотелось увидеть Роуз и Виктора, но сначала надо было поговорить с Мариусом.
Я отыскал его в библиотеке, совсем не похожей на ту, которую успел уже полюбить сам – куда как более пыльной и загроможденной. Она располагалась в среднем из трех особняков и была битком забита картами, глобусами и стопками газет и журналов. Книг тоже хватало – до самого потолка. Мариус сидел за потертым и залитым чернилами старинным дубовым столом, с головой уйдя в какой-то огромный том про историю Индии и санскрит.
Сегодня он облачился в длинный балахон до пят, в излюбленном Сетом и Фаридом стиле, только из темно-красного бархата. Понятия не имею, где он его нашел, но это ведь типичный Мариус, до мозга костей. Длинные густые волосы свободно струились по плечам. Тут, под этой крышей, не требовалось никакой маскировки, никаких уступок нормам современного мира.
– О да, они знали толк в одежде, – сказал он мне. – Не представляю, зачем я вообще мучился с этими варварскими выдумками.
Он говорил сейчас как типичный римлянин. Под варварскими выдумками подразумевались штаны.
– Послушай, – сказал я, – Виктора с Роуз надо причастить Крови. Надеюсь, это сделаешь ты. У меня есть на этот счет свои соображения, но что ты сам-то скажешь?
– Я уже говорил с ними, – ответил он. – Польщен и буду рад. Им я уже сказал.
У меня словно гора с плеч упала.
Я плюхнулся в кресло напротив него – широкое резное кресло в стиле Возрождения, такие, верно, любил Генрих Восьмой. Скрипучее, но удобное. Постепенно я начал замечать, что вся комната выдержана более-менее в тюдоровском стиле. Окон здесь не было, но Арман создал эффект окон, разместив по стенам массивные зеркала в золотых оправах, да и камин был типично тюдоровский: с черными завитушками и тяжелыми железными подставками под дрова. Потолок перечеркивали черные балки. Арман всегда был гением стилизации.
– Выходит, остался один вопрос – когда, – вздохнул я.
– Уж верно, ты не захочешь причащать их, пока не будет принято хоть какое-то решение насчет Голоса. Нам всем бы надо снова собраться, а? Как только захочешь.
– Ты мыслишь терминами римского сената, – заметил я.
– Но почему он сейчас не в моей или в твоей голове? – озабоченно спросил Мариус. – Почему он притих? Я бы решил, что он отправился наказывать Рошаманда с Бенедиктом, так нет же.
– Он у меня в голове, Мариус, – ответил я. – Я его чувствую. Я всегда знал, когда он пропадал и исчезал. Но сейчас знаю, что он здесь. Это как если тебе прижали палец к голове, щеке или уху. Он здесь.
На лице Мариуса отразилось сперва раздражение, а потом неприкрытая злость.
– Зато он прекратил безжалостные интриги там вот, а это главное.
Я повел рукой, указывая на улицы перед домом, где по-прежнему толпился молодняк, да и на весь мир, раскинувшийся на запад, восток, север и юг.
– Подозреваю, нет толку писать тебе записки на бумаге, – вздохнул Мариус, – все равно он их прочтет твоими глазами. Но зачем принимать в наши ряды юную парочку, пока мы не удостоверимся, что эта тварь не намерена истребить все племя?