Принц Лестат
Шрифт:
Однако Грегори не уставал дивиться, что лишь в эпоху истинного романтизма наконец появились вампиры, способные оставить свой след в истории и столь философско-сентиментальной литературе, как «Хроники».
Во всем этом имелся еще один ключевой аспект, ставивший его в тупик. Грегори всей душой ощущал: для вампиров настала величайшая эра из всех, что он наблюдал на своем долгом веку – эра расцвета. Почему же поэтически настроенные авторы «Хроник» никогда не упоминали столь очевидный факт?
С тех пор, как в городах Европы и Америки появилось электрическое освещение, мир для вампиров становился
Освещение преобразовало планету. Освещение – и совсем уж откровенная магия телевизоров и компьютеров. Никогда еще у вампиров не было такой замечательной площадки для игр, как теперь.
Пожалуй, Грегори еще мог понять, что Лестат с Луи воспринимали это все как должное – в конце концов, они ведь родились в эпоху Индустриальной Революции, даже если сами и не подозревали об этом. Но как же великий Мариус? Почему он не восторгается освещенным и ярким современным миром? Отчего не ликует при мысли о новых вершинах человеческих свобод, о физической и социальной мобильности новых времен?
Да ведь для вампиров лучших времен и не выдумаешь! Пред ними открыто все, что угодно. Телевизионные передачи и фильмы рассказывают о том, что происходит на земле днем. Вампиры уже не Дети Тьмы. Тьму фактически изгнали с земли. Она стала вопросом выбора.
О, до чего же Грегори хотелось обсудить свой взгляд на жизнь с Лестатом! Поговорить о том, как именно технический прогресс влияет на судьбы вампиров во всем мире. А взять хоть тот же Интернет, связующий всю планету! Да программа Бенджи Махмуда, ведущего передачи прямо из этого дома, – это ведь только начало!
Быть может, наконец и у вампиров появится своя база данных? И тогда любой из них, вне зависимости от возраста, места нахождения и оторванности от остальных, сможет отыскать тех, кого утратил, кто был ему дорог. Вампиры смогут соприкоснуться с теми, кто до сих пор был для них лишь легендой! Когда же, когда?
А стекло? Посмотрите только, что сталось с миром благодаря изобретению стекла, развитию и усовершенствованию методов работы с ним! Очки, телескопы, микроскопы, толстое листовое стекло, стены из стекла, стеклянные дворцы и небоскребы! Стекло преобразило архитектуру современного мира. А благодаря его доступности и широкому распространению произошла и настоящая революция в науке!
(Грегори усматривал глубокую иронию, чтобы не сказать, высший смысл, в том, что великой Акаше отсек голову огромный пласт разбитого стекла. В конце концов, бессмертные шести тысяч лет от роду неимоверно сильны
Ну ладно, допустим, группа «Красноречивых», как они себя называли, была создана не из специалистов в области социальной и экономической истории. Но уж верно, такие чуткие романтики, как Мариус с Лестатом, заинтересуются мнением Грегори о прогрессе, особенно же – его теорией о наступлении Эры Вампиров – пользуясь выражением Мариуса, Золотого Века бессмертных.
Настанет время – и они непременно встретятся!
И хотя Грегори твердил себе, что его пыл ребячлив, наивен и даже смешон, но его почти навязчиво тянуло к Луи и Лестату. Особенно – к Лестату.
В некоторых аспектах Луи был увечным скитальцем, и хотя за последние несколько десятков лет наконец пришел в себя, но фамилия Лестата не зря означала «Львиное сердце». Грегори всей душой хотел узнать его поближе.
Подчас ему казалось, что Лестат – тот самый бессмертный, которого он ждет с самого начала времен. Тот, с которым можно будет обсудить бесчисленное множество накопленных за шесть тысяч лет наблюдений о вампирах и человеческой истории. Еще не зная Лестата, Грегори уже полюбил его.
Он прекрасно осознавал свои чувства. И когда Зенобия с Авикусом поддразнивали его на этот счет или Флавий говорил, что его, мол, это беспокоит, Грегори ничего не отрицал. И не оправдывался. Хризанта понимала. Она всегда понимала его страстные увлечения. И Дэвис тоже все понимал. Дэвис, его нежный чернокожий спутник, спасенный из бойни, что последовала за концертом Лестата – Дэвис тоже все понимал.
– На сцене он казался богом, – рассказывал Дэвис о Лестате. – Мы все его любили, обожали, преклонялись перед ним! Казалось – ничто не в силах его укротить, ни теперь, ни потом.
И все же что-то укротило Лестата, остудило в нем пыл. Демоны ли, которых породил он сам, духовное ли истощение… Грегори страстно хотелось знать, в чем дело, хотелось выразить сочувствие, поддержать, помочь…
Он втайне вел поиски по всему миру, пытаясь найти Лестата. Не раз подбирался почти вплотную к нему, украдкой наблюдал за ним, дивясь тому, какой неукротимый гнев и жажда одиночества обуревают легендарного вампира. И всякий раз Грегори отступал, уходил в тень, не в силах навязывать свое общество тому, по ком сох издалека. Разочарованный, пристыженный, он неизменно уходил прочь.
Два года назад, в Париже, он подобрался к Лестату так близко, что видел его во плоти – вихрем примчался из Женевы при первых же слухах о его появлении. Но так и не посмел приблизиться, обратиться. Только истинная любовь способна породить такие внутренние противоречия, такую тоску, такой страх.
Вот и сейчас Грегори испытывал ровно такую же робость, такое же нежелание предстать перед нью-йоркской группой вампиров из «Врат Троицы». Не мог забросить пробный шар. А вдруг он предложит им свою дружбу, а они отвергнут ее? Нет! Эти существа слишком много для него значили. Время еще не пришло. Нет, не пришло.