Принц Лестат

Райс Энн

За последние годы лишь одному вампиру удалось выманить Грегори из-под завесы анонимности: Фариду Бансали, врачу из Лос-Анджелеса. И тому имелась самая что ни на есть веская причина. Фарид буквально заворожил Грегори: он в некотором роде был ровно так же уникален (если можно сравнивать по степени уникальности), как и поэты-романтики Луи и Лестат. Грегори еще не приходилось встречать среди современных вампиров врачей!

В далеком прошлом, конечно, и среди бессмертных встречались примитивные знахари или алхимики. Однако все из них, получив Темный Дар, теряли какой бы то ни было интерес к научным исследованиям. Оно и неудивительно – тысячи лет, до возникновения настоящей науки, пределы познаваемого были очень и очень узки.

Магнус,

великий парижский алхимик, служил превосходной иллюстрацией этого правила. Когда он был уже очень стар и согбен под гнетом лет, тщеславный Рошаманд, правивший в те времена всеми бессмертными Франции, отказал ему в Даре Крови: Рошаманд ни за что в жизни не допустил бы в ряды вампиров уродливого калеку. Преисполнившись горечи и злобы, обиженный отказом Магнус умудрился похитить Кровь у одного юного последователя Рошаманда по имени Бенедикт. Магнус связал его и на рассвете высосал из него кровь, после чего без чувств повалился на тело такого же бесчувственного создателя поневоле. Пробудившись ввечеру, Бенедикт так ослаб, что не сумел ни порвать путы, ни даже позвать на помощь. Нетрудно представить, как потрясло весь вампирский мир это ловкое воровство! Доселе никто и не слыхивал ни о чем подобном! А вдруг другие смертные осмелятся повторить эту дерзкую выходку? Впрочем, мало кому выпал бы такой шанс. Немногие вампиры допускали ту же ошибку, что мягкосердечный Бенедикт, и открывали смертному «другу» местонахождение своего дневного пристанища.

Но потом Магнус, этот поистине революционный мыслитель, внезапно отвернулся от медицинских и алхимических познаний, скопленных за долгую человеческую жизнь, затворился в башне в предместьях Парижа и предавался там горьким размышлениям, пока не сошел с ума. Единственным его настоящим достижением было похитищение Лестата и превращение того в вампира. Он завещал Лестату свою кровь, всю свою собственность и богатства.

О, сколько ошибочных, роковых решений!

И где теперь надменный Рошаманд? Где славные его последователи – прекрасная Алессандра, дочь Дагоберта Первого, и опозоренный, вечно терзающийся муками раскаяния Бенедикт? Неужели Алессандра и впрямь покончила с собой на костре в катакомбах под кладбищем Невинных Мучеников лишь из-за того, что вампир Лестат стремительно пронесся через привычный ей мир и уничтожил древнюю секту Детей Сатаны, что давно уже поработила и тело ее, и душу? Да, обычного костра хватило бы, чтобы пожрать тело Магнуса – но Алессандра жила на земле задолго до того, как Магнус вообще появился на свет, хотя не раз уже теряла и память, и здравый ум.

Грегори мало знал о том, что происходило с Рошамандом за последние несколько веков, хотя и приглядывал за ним издалека. А почему бы и нет? Разве Рошаманд не был в каком-то отношении его собственным детищем? Не в прямом смысле, нет – Рошаманда, как и Грегори, создала сама Мать, чтобы пополнить ряды Царской Крови. Но потом она отдала его под начало Грегори (возлюбленного своего Небамуна), чтобы тот обучал и воспитывал его.

Грегори надеялся, что когда-нибудь отыщет многих вампиров, в том числе и давно утерянную первую жену во Крови, Сиврейн. Ее привезли в Египет рабыней много тысяч лет тому назад, красотой волос и глаз она не уступала тем знаменитым рыжеволосым колдуньям, и он, Грегори, или Небамун, так полюбил ее, что наделил Даром Крови, даже не испросив благословения царицы, за что чуть было не заплатил высшую цену. И сейчас он был совершенно уверен: Сиврейн все еще живет где-то в этом огромном мире. Одной из темных сторон всех злосчастий, происходящих в последнее время, было то, что всем древним вампирам рано или поздно придется собраться вместе. Даже Рошаман выйдет из укрытия, а с ним, наверное, и кто-нибудь из числа самых сильных его последователей, например Элени и Эжени, тоже бывшие некогда пленниками парижских Детей Сатаны. А где-то сейчас Хескет? Грегори не мог забыть о ней.

Несчастная Хескет была одной из самых уродливых

вампирш, каких только приходилось видеть Грегори. Ее создал и полюбил древний кровавый бог-отступник, Тесхамен, сбежавший от друидов, что сперва поклонялись ему, а потом попытались сжечь на костре. Грегори встречался с Хескет и Тесхаменом во французской глуши в семисотых годах от Рождества Христова, когда в тех краях все еще властвовал Рошаманд, и позже, на севере. Тесхамену было что порассказать – впрочем, как и любому другому из их долгоживущего племени. Уж верно, такие мудрые и благородные вампиры, как Хескет и Тесхамен, тоже все еще живы!

Но Фарид Бансали, врач-вампир, настолько завладел воображением Грегори, что ради него тот рискнул и вышел из тени, показался ему. На фоне прочих вампиров Фарид казался совершенно уникальным явлением.

Когда весь мир облетела весть, что целитель и ученый из вампирского племени и в самом деле «вышел на сцену» в Лос-Анджелесе и даже основал для изучения бессмертных целую клинику – и что этот целитель обладает многими познаниями, острым умом, а до того, как Родиться Для Тьмы, был хирургом и занимался научными исследованиями, Грегори установил за ним самое пристальное наблюдение.

Времени терять было нельзя. Грегори боялся, как бы жуткие близнецы, Мекаре и Маарет, которые теперь управляли духом Амеля и первичным источником Крови, не испепелили на месте дерзкого ученого. Грегори хотел оказаться рядом, чтобы успеть остановить их и увезти отважного Фарида Бонсали в безопасность – к себе в Женеву.

Он никак не мог взять в толк, отчего этот врач-вампир действует так открыто, не прячась. Однако Фарид и не думал таиться. Подчас он словно бы нарочно высовывался и привлекал к себе внимание, выискивая повсюду бродячих и неприкаянных вампиров для новых исследований.

Правда, у Грегори была и еще одна причина разыскивать Фарида.

Впервые за семнадцать веков он начал задумываться: нельзя ли каким-то образом заменить утраченную ногу Флавия каким-нибудь хитрым приспособлением из стали и пластика, какие в ходу у современных людей. Теперь он мог задать этот вопрос врачу-вампиру.

Сперва Флавий и слышать не хотел не только о подобном эксперименте, но даже и о поездке из Европы в Америку, но после долгих уговоров все-таки согласился. Зато Фарида Грегори нашел сразу же, без малейшего труда.

Едва завидев, как тот великолепным летним вечером шагает ему навстречу в сени деревьев, обступивших улицы Западного Голливуда, Грегори сразу понял, что зря переживал за его безопасность. Рядом с Фаридом вышагивал вампир почти столь же древний, как и сам Грегори – причем не кто иной, как Сет, родной сын древней Матери!

До чего же странно было видеть его здесь, через столько эпох! Облаченный в светлое восточное одеяние, он стоял на тротуаре этого современного города, все такой же высокий, худощавый и широкоплечий, с тонкими пальцами, крупной аристократичной головой и темными миндалевидными глазами. Смуглая кожа его посветлела за прошедшие тысячелетия, черные волосы были коротко острижены, но манеры оставались столь же величественны и благородны, как прежде.

Наследный принц древних времен.

Сет был совсем еще мальчиком, когда его мать, царица Акаша, подверглась воздействию демонской крови, после чего, ради его же собственной безопасности, отослала сына в Ниневию. Однако войны меж Царской Кровью и Первым Поколением не утихали – и через несколько лет, страшась, как бы подросший отпрыск не попал в руки врагов, Акаша привезла его обратно и приобщила к Крови. Он был тогда еще очень молод.

Грегори напрочь забыл, что царский сынок и сам был целителем – во всяком случае, такие о нем ходили слухи. Будучи от природы мечтателем, он много странствовал по городам Двуречья, всюду выискивая других целителей и стараясь набраться от них новых знаний. Ему вовсе не хотелось возвращаться к мрачным тайнам материнского двора в Египте. Совсем не хотелось! Его привезли домой силой.