Принц Лестат
Шрифт:
Арман и Луи не зря решили покрыть росписями потолок своей нью-йоркской берлоги. Не хочется признавать, но именно подсмотрев в окошко за всей этой барочной роскошью, я и вдохновился идеей тоже заказать расписной потолок. Им, конечно, я об этом не расскажу ни за что и никогда. О, щемящая боль тоски по Луи, острое желание поговорить с ним, острая благодарность судьбе, что Луи теперь с Арманом!
– Ты наконец стал сам собой, – промолвила Габриель. – Я рада. По-настоящему рада.
– Почему? Нашему миру в самом скором времени может настать конец. Разве что-либо иное сейчас имеет
Нечестный вопрос. Я ведь отнюдь не считал, что нашему миру грозит конец. Я не допущу этого! Не позволю! Буду сражаться до последнего вздоха, до последней капли крови в моей отвратительной бессмертной оболочке.
– Ах, да не кончится он, – пожала плечами моя мать. – Если только мы все будем действовать сообща, как в прошлый раз, если, как принято говорить, отложим в сторонку наши разногласия и объединимся. Нам под силу одолеть это создание, разбушевавшегося духа, возомнившего, будто любая его эмоция неповторима и уникальна – словно самосознание было создано лишь для него одного, для его пользы и выгоды.
О! Ей известно об Амеле! Выходит, она вовсе не отсиживалась где-нибудь в североамериканских дебрях, любуясь снежинками. Она всю дорогу была среди нас. И слова ее имели смысл.
– Именно так он себя и ведет, – согласился я. – Ты нашла правильные слова.
Она облокотилась на каминную полку рядом со мной – ей еле-еле хватало для этого росту. В такой позе она казалась хрупким изящным юношей. Она улыбалась мне, глаза у нее сияли.
– Я люблю тебя, ты же знаешь.
– Тебе почти удалось меня обмануть, – пожал плечами я. – Хм-м. Что уж тут. Похоже, меня вообще многие любят, что смертные, что бессмертные. Ничего не поделаешь. Я самый ослепительный вампир планеты – правда, хоть убей, не пойму, почему. Ну разве тебе не повезло с сыном? Убийца волков, попавший на подмостки в Париже и невзначай приглянувшийся сущему чудовищу?
Тоже не очень-то честно с моей стороны. Зачем я старался не подпускать ее, отстраниться?
– Нет, правда, роскошно выглядишь, – сказала она. – И волосы у тебя стали светлее. Почему?
– Похоже, так получается, когда обгораешь на солнце. Снова и снова. Но золота в моих локонах еще хватает, чтобы я не унывал. Ты и сама отлично выглядишь. Что тебе известно обо всем этом – что происходит вокруг?
Она несколько мгновение помолчала.
– Не думай, будто тебя и в самом деле все любят тебя – или любят тебя ради тебя самого.
– Ну спасибо, матушка.
– Нет, правда. Я серьезно. Даже не думай… Любовь так не возникает. Просто все они знают лишь одно имя, лишь одно лицо – твое.
Я обдумал ее слова и кивнул.
– Да, я знаю.
– Давай поговорим о Голосе, – предложила она, без дальнейших околичностей переходя прямиком к делу. – Физически действовать он не может. По всей видимости, он способен лишь подстрекать тех, кого посещает мысленно. Овладеть чужим телом физически он не способен. И, подозреваю, телом своего носителя управлять он тоже не в состоянии, но, опять же, я-то видела носителя куда как реже и меньше, чем ты.
Носителем была Мекаре. Я никогда не думал о ней в этих терминах, но по сути-то именно так дело и обстояло.
Я был искренне впечатлен.
– Не думаю, что он вообще способен контролировать тело носителя, – наконец отозвался я. – Оно атрофировано. Слишком много веков без свежей человеческой крови, без общения с вампирами или людьми. Слишком долгое заточение в темноте.
Габриель кивнула и скрестила руки на груди, прислонившись к каминной полке.
– Значит, первой его целью будет выбраться из этого тела, – подытожила она. – Но что потом? Он будет все так же зависеть от тела и могущества своего нового носителя. Неплохо бы переманить его в какого-нибудь молоденького вампирчика.
– Это еще почему?
– Если он снова окажется в древнем теле, в теле по-настоящему древнего вампира, он сможет выйти на солнце и тем самым убить добрую половину всех вампиров в мире – как уже было в давние времена. Но если он окажется в юном теле, то не сможет этого сделать, не погибнув сам.
– Mon Dieu, я никогда об этом не думал!
– Вот поэтому-то нам и надо собраться всем вместе, – сказала она. – И местом сбора, разумеется, должен стать Нью-Йорк. Но сперва надо завербовать Сиврейн.
– А ты осознаешь, что Голос может слышать нас хоть прямо сейчас? – поинтересовался я.
– Нет, если он не находится прямо тут, сейчас, в ком-то из нас, – возразила она. – Голос посещал меня не раз и не два, и у меня сложилось впечатление, что он может быть только в одном месте за раз. Он никогда не обращается к целой группе вампиров в один и тот же момент. Нет-нет. Он явно не в состоянии говорить со всеми сразу. Если он временно заякорился во мне или в тебе – да, тогда он слышит все, что сказано в этой комнате. Но только в этом случае. И я не ощущаю сейчас его присутствия. А ты?
Я задумался. Ее слова звучали очень похоже на правду. Но я все никак не мог осознать – почему это так. Почему Голос не способен охватить разумом сразу все свое огромное тело – если допустить, что у него есть тело в привычном нам смысле слова? Но, с другой-то стороны, кто вообще способен охватить разумом все свое тело сразу? Разве что осьминог? Мне вспомнилось, как Мекаре и Маарет много лет назад сравнивали являвшихся к ним духов с огромными морскими монстрами.
– Голос передвигается по всей своей эфирной плоти, – промолвила Габриель. – И я использую слово «плоть» лишь потому, что не знаю, как еще это описать – но, держу пари, твои многоученые друзья Фарид и Сет подтвердят мои слова. Голос перемещается по своим многочисленным отросткам и не может находиться в двух местах одновременно. Лестат, мы должны встретиться со всеми остальными. Должны отправиться в Нью-Йорк, а перед тем – к Сиврейн. Ей непременно надо пойти с нами. Она очень сильна – возможно, не уступает телу-носителю.