Принц на белом костыле
Шрифт:
— Здравствуйте, — немного стыдясь за принесенное разочарование, поздоровалась я. — Могу я видеть Щуренкова Юрия Васильевича?
Ленивый, немного театральный поворот головы и спокойный ответ:
— Можете.
Я обрадованно пискнула, ожидая указаний, где, в каком кабинете, на каком этаже отыщется зав, отделением хирургии Щуренков Ю.В. Он, как настоящий врач, несмотря на выходной день и позднее время, трудился, трудился и трудился.
Однако продолжения не последовало. Тетка отвернулась от меня и уставилась в зеркальце.
Интересно,
— А где именно я могу его видеть?
— Ой, господи! — закатила глаза медицинская тетенька. — Девушка, сегодня выходной день. Вот вы свой выходной где проводите?
Хм, хороший вопрос, так сразу и не ответишь!
Да и не говорить же этой стареющей красотке, что свой выходной я провожу, как индеец, на тропе войны, не просто так ведь я здесь оказалась! Тетка истолковала мое молчание по-своему:
— Вот и Юрий Васильевич тоже дома. Так что увидеть его вы сможете только завтра, когда он придет на работу.
— Черт! — выругалась я. — А кто-нибудь из хирургов у вас имеется именно сейчас?
— Имеется. Антон Константинович сегодня дежурит.
И снова молчание. Раздражение от поджелудочной железы подкатило к голове и шарахнуло в мозг.
— Послушай ты, утка больничная, у меня в машине двое раненых, а ты мне тут глазки строишь! Говори быстро, где этот Константинович, или я за себя не отвечаю! Учти, у меня наследственность фиговая, папа полжизни в тюремной психушке вместе с Сербским сидел. Говори, ну?!
Тетка затрясла своими двумя подбородками, не то от гнева, не то от страха, и протянула руку к телефону.
— А-Антон К-Константинович, — проблеяла она в трубку, — тут к вам психическая пришла. Охранник болеет, я тут одна, а она с наследственностью…
Трубка что-то квакала, тетка внимательно слушала, а потом более спокойно добавила:
— Говорит, в машине у нее двое раненых…
Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, — это уже мне.
В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.
— Кто тут с раненой наследственностью? — раздался за спиной молодой бодрый голос.
Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!
— Ты хирург? — на всякий случай уточнила я.
— А что? Не нравлюсь? — обиженно насупился парень.
— Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.
— А надо? — испугался хирург.
— Сам увидишь, — туманно пообещала я. — Возможно, и придется.
Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа — его любимое занятие.
Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.
Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.
Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.
— Скорее же, — торопила я хирурга, — видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!
От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:
— Не реви, работать мешаешь!
Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.
Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:
— Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…
Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами — темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.
— Эй, как тебя там… — позвал Антон Константинович.
— Афоня, — торопливо представилась я.
— Кошмар какой! Вот что, Афоня, быстро беги в приемный покой. Скажи Ирине Петровне, чтоб немедленно двух санитаров сюда прислала с носилками и велела вторую операционную готовить к срочной операции. Да, еще пусть из травматологии Елену Дмитриевну и Игоря Андреевича вызовет. Срочно!
— А… — я хотела поинтересоваться, что делать с Клавкой, но этот рыжий Филиппок, почувствовав себя главным, заорал:
— Ты еще здесь?! А ну, выполнять!!!
— Ага, — пискнула я и.., бросилась выполнять.
Вскоре началась жуткая суета: примчались санитары с носилками, осторожно извлекли из машины дядьку, унесли его, прихватив заодно и Клюквину. Я растерянно хлопала глазами, не зная, что делать. Оставаться одной было страшно, поэтому замешательство длилось не дольше секунды. Махнув рукой на все больничные распорядки и правила, я бросилась следом за группой товарищей, уводивших мою родную Клюкву в неизвестном направлении.
— Туда нельзя! — попыталась остановить меня тетка из регистратуры. Она с неожиданной для ее комплекции резвостью выскочила из своей «коробочки» и горой в белом халате встала на моем пути.