Принц Половины Осени
Шрифт:
– Какой чудесный ребёнок.
Он шептал это. Повторял много-много раз. Я едва поднял на него глаза, и от его жадного взгляда мне снова стало плохо. Мир был густым и липким. Холодным и противным.
– Ларсон, ляг обратно на пол. Не видишь, что ты у него не лучшие чувства взываешь? – Злобно сказал Луис.
– Какой чудесный ребенок.
– Не подходи ко мне, – процедил я, глядя на заказчика. Он оцепенел, а в моей груди расползлось жадное удовлетворение.
Я выпрямился, пару раз вдохнул и выдохнул. Закончить и выйти на свежий воздух. И очистить желудок при необходимости. Главное, пережить ещё пару минут. В конце концов, это не самое страшное
– Подпишите бумаги.
Стоило мне это сказать, как он быстро выполнил моё поручение, отодвинул бумаги и снова начал смотреть так, будто был псом, который ждал, когда же ему бросят мяч. Луис словно смотрел на своего кумира и был готов взорваться прямо тут от каждого слова, которое было ему мной адресовано. Разве что автограф не просил. У меня голова пошла кругом, и я засмеялся. Звонко и ярко. Так сильно хохотал, что начал задыхаться. Потом я зашёлся кашлем и, более-менее, успокоился, иногда хихикая. Даже думать не хочется, как выглядела эта картина со стороны. Приятного в ней точно было мало. Они все здесь мои. Каждая клеточка тела, каждая мысль, каждый их вдох – всё моё. От таких мыслей стало жутко, но они набухали и быстро заполоняли всю голову. Жизни этих людей были у меня в руках. И это очень странное ощущение. Можно потребовать совершенно любую вещь, и они всё-всё выполнят, потому что они мои.
– Луис Джонсон, – я начал торжественно, явно вошёл в кураж. Как диктор на радио или на телевидении. – Когда мы покинем кабинет, ты не захочешь говорить о том, что происходило за этими дверьми. Будешь всем говорить, что приходил только он. – Я кивнул на Ларсона. – Будешь рассказывать, как он пресмыкался и умолял тебя поставить подпись. А ты, благородной душой, сжалился над этим существом.
Я широко улыбнулся, самой деловой своей улыбкой, кивнул с чувством выполненного долга и кротко стукнул по дверному косяку. Странно понимать, что мысли уйти даже не возникло. Чудесным образом, вообще-то. В одно мгновение щелкнул замок. Я снова стал тяжёлым. Лёгкость, которой была переполнена каждая клеточка моего тела, сразу же улетучилась. Я был плотью и кровью. Стыдно признавать, но это даже к лучшему. Одержимость властью над людьми никогда до добра не доводит. История помнит много подобных примеров.
***
Ларсон рассчитывался глубже в фойе, а я смотрел через окно на крупные капли, которые с грохотом разбивались об асфальт. Скотт исправно стоял в нескольких шагах от меня, а его напарник, соответственно, следил за тем, как клиент отдаёт заслуженную сумму своему исполнителю. Постоянное присутствие кого-то рядом начало становиться проблемой. Смущала даже не странная форма, которая предусматривала полностью закрытое лицо на случай «специальных поручений». Дело было в постоянном наблюдении, в невесомой опеке. Наблюдение и защита ощущалась назойливостью после долгого времени, проведённого за стенами лагеря. Если за человеком, отвыкшем от заботы, начать так приглядывать, он начнёт воспринимать подобное за слежку, за что-то неуютное. Как назойливое насекомое в темноте. Насекомое не видно, но спать оно мешает.
О’Хара уже закончил с подсчётом денег, повернулся к стеклянным дверям и уверенно зашагал к выходу. Ларсон следовал за ним, я вышел на мокрое крыльцо последним. Если не считать Скотта, который всё так же тенью ходил за моей спиной. О’Хара расслабленно смотрел по сторонам сквозь ливень, а Ларсон просто стоял рядом и нервно топтался на месте. Ждал, когда ему разрешат уйти. Его явно напрягало моё присутствие. Даже интересно, что вызывало больше дискомфорта: страх передо мной или стыд за то, что он устроил на высоте в пару этажей. Он никак не мог стоять ровно, косился и постоянно сжимал губы в тонкую полоску. И такое поведение сильно действовало на нервы, я был в шаге от того, чтобы столкнуть этого бизнесмена – самому смешно – вниз по крыльцу. Меня ужалила настоящая злость. Она горячим и вязким растеклась под рёбрами и грозилась перейти в нечто более осязаемое.
–
О’Хара пошёл вниз по лестнице, ведущей с крыльца. Он шёл обратно к машине, и я должен был пойти за ним. О том, что мы вообще куда-то едем, я вспомнил только из-за легкого толчка в плечо. Так Скотт решил сказать, что ждать меня никто не собирается, у него рука зонт держать устала и вообще, если не начну шагать, мне коленки прострелят и волоком потащат.
Но я запутался в собственной голове. Гневные мысли и назойливый, жужжащий голосок требовали хотя бы небольшой моральной компенсации. Уши обдало жаром, сердце дало пару гулких ударов, которые ощутимой горячей волной разнесли гнев по всем клеткам тела. Если поднести ко мне горящую спичку, то я могу взорваться. Это была последняя яркая и осознанная мысль в голове.
Дальше всё по банальному сценарию: замах руки, низкий вскрик, колючий взгляд Ларсона, который прижимает руки к своему лицу. По его запястью струится две тонких, красных полосы. Маленькие кровавые капельки падают на крыльцо и растворяются в лужах. Я смотрел на красные капли, которые становились бесцветными. В этот раз мне не было плохо. Но я не был уверен, что именно Ларсону из нас двоих больнее, потому что по костяшкам быстро расползалось ноющее пятно, эта боль помогла осознать реальность происходящего: я ударил бизнесмена после деловой встречи. Полоснув его взглядом, я резко выдохнул и пошёл вслед за О’Харой, который явно будет отчитывать меня за такое поведение. Я не люблю злость. Она заставляет делать плохие вещи. Но больше меня всегда пугало то животное удовольствие, которые появлялось после эмоциональной разгрузки. Удовлетворение, когда хищник получает кровь. Я не горжусь собой, но в этот раз я всё сделал правильно: ударил того, кто это заслужил.
Когда ты злишься, на другие эмоции не остаётся места.
Я встретился с жёстким взглядом О’Хары, он так и замер около открытой двери. А я резко понял: волосы и рубашка намокли. Прохлада была приятной, она помогала заглушить назойливые мысли, прогоняла жар, но прохлады не должно быть. Должен быть Скотт, который держит зонт. Я медленно обернулся назад, убрал уже намокшие волосы со лба. Скотт стоял на крыльце, моя тень меня покинула и пошла чинить самосуд. Стоя позади Ларсона, наёмник прижимал поперечно его шее зонт. Скотт его душил. Душил зонтом.
– Какая же смерть будет нелепая. – Я совершенно равнодушно озвучил свои мысли, продолжив смотреть на Ларсона, который беспомощно хватался за ручку зонтика. Его душат зонтиком. Можно попробовать повторить по слогам, но, нет, к этому невозможно относиться серьёзно.
– Скотт, я снимаю у тебя двадцать процентов от твоего жалования за ближайшие три месяца. Не надо устраивать показательные выступления в таких местах, ещё и без приказа.
– Как скажете, сэр. – Охранник отпустил свою жертву. Ларсон тут же упал на колени, тихо что-то бормоча. Пытался отдышаться. – Но вы сами сказали присматривать за ребёнком.
Я только к этому моменту понял, что Ларсон хотел ударить в ответ.
***
В машину меня пустили, но заставили предварительно закутаться в плед. Это была забота скорее о сиденьях в салоне, чем о здоровье пассажира. О’Хара долго смотрел на меня своим суровым взглядом. Машина не ехала. Мы всё так же стояли на месте, по крыше отбивал дробь дождь, вода ручьями стекала по поднятым стёклам окон.
– Скажи сразу, есть ли смысл устраивать тут тираду и нравоучительные беседы? – О’Хара изогнул бровь. – Потому что мне жаль кислород, который я могу потратить на это.