Принц Половины Осени
Шрифт:
Чтобы услышать последние слова мне пришлось хорошо напрячь слух, потому что её голос становился всё тише, а взгляд затухал. О’Хара был другим, он сказал бы по-другому. Выплеснул бы в лицо все факты, сводки и сидел бы с ровной спиной, пустыми глазами-льдинками. Он бы сказал мне быть реалистом, принимать факты и стараться не нападать на надзирателя, чтобы не усугублять и без того шаткое положение. Люси же не могла сдержать эмоций, лёгкость из воздуха быстро испарилась. Люси была за стенами. Она знала, что ждёт меня там, когда я вернусь.
–
– Что? – Она рассеянно похлопала глазами, а потом переосмыслила мои слова. – Обычно такого не бывает. Я почти никогда не вижусь с…кем-то из лагерей. У меня другие поручения. Обычно другие. Но мне жаль, если я тебя расстроила. – Она прикрыла рот пальцами совершенно по-детски. – Если ты из-за этого расторгнешь договор, то меня уволят.
Её вид меня позабавил, я широко улыбнулся, провёл пятернёй по волосам и повернулся к экрану телевизора. Мне оставалось только ждать, но, честно, нет гарантии, что я смогу пережить ещё год или два. Но в мире, должно быть, существует карма. Из-за меня уже случилось кое-что плохое, и я, видимо, теперь это отрабатывал.
***
Когда вдали показались четыре серые вышки, в груди вспыхнуло невыносимое желание выпрыгнуть из машины и убежать в противоположном направлении. Дни свободы остались позади, а я был готов смириться даже с зудом под ошейником, только бы не слышать, как за спиной тяжело закроются ворота. Придётся снова спуститься под землю и каждый день видеть лицо надзирателя, который чуть ли не стошнить готов от одного только взгляда в мою сторону. Но, спешу заверить, у нас это взаимно.
О’Хара так и не появился, я думал, он снова решит сопровождать меня, но в этот раз рядом была Люси и всё те же пять габаритных мужчин. Стоило ей снова оказаться в строгом костюме, как от милой девушки почти ничего не осталось. Она уже не позволяла себе столько свободы в действиях, не разговаривала со мной, как со старым приятелем. Глядя на дисплей телефона, Люси отвечала на некоторые мои вопросы во время пути, иногда добро усмехалась в ответ на мои комментарии. Она снова была на работе, а её работа требовала определённого поведения.
Люси привела меня к высоким воротам, около которых нас уже ждал Моррис. Было ветрено, и песок то и дело поднимался, проносился мимо нас, царапая открытые участки кожи. Солнце всё так же старалось сжечь всё это к чёрту, но пока особых успехов не было, увы. Моррис со скрипом кивнул, не сказал ни слова, хотя мог бы ради банальной вежливости поздороваться с девушкой. Но, может быть, у военных атрофировались вежливость и сочувствие. На войне, насколько я могу судить, подобные черты не несут никакой пользы.
Когда мы оказались за стенами, девушка ушла, быстро махнув рукой. Потом Моррис открыл рот, глубоко вдохнул и высказал мне всё, что обо мне думает. Ничего нового я не услышал, поэтому не расстроился и не разозлился. После весьма ощутимого подзатыльника Моррис приказал паре солдат отвести меня в камеру, ещё он напомнил, что следует переодеться. Я пересёк главный зал в сопровождении военных, даже заметил требовательные, испепеляющие взгляды заключённых. Удивительное дело. Мы вместе со многими сидим под замком уже не первый год, всем нам было одинаково наплевать друг на друга до момента, пока я не покинул периметр. Военные скрылись за металлическими дверьми зала, и я бы спокойно дошёл до комнаты. Но моё геройство в душевой сыграло злую шутку. Откуда-то со стороны налетели двое крупных парней. Один из них сбил меня с ног, а второй тут же вздёрнул за ворот и приподнял над полом. Всё это сопровождалось громким и полным ожидания расправы улюлюканьем толпы.
– Ты решил от нас сбежать? – Парень сильно тряхнул меня. Кажется, один из швов одежды начал трещать.
– Давно надо было его усмирить. – Прокомментировала второй, вскинувшись. – Тебе не стоило делать этого. Влезать в процедуру наказания гадких предателей, а потом ещё и пытаться слинять. Грубо это. Очень-очень грубо.
– И кто тебя воспитывал? – Картинно возмутился его дружок.
– Подожди-ка, Салли, он ведь здесь за убийство, – этот засранец пытался высмеять меня пародией.
– Вы так из-за душевой переживаете? – Я выдавил кривую улыбку, вскидывая брови. – Не стоит волноваться, будут ещё новенькие, сможете ещё потешать своё хрупкое эго.
– А зачем ждать, Дэн? – С завидным энтузиазмом спросил Салли.
– Точно. Зачем? – Заключённый, сжимавший мою одежду, маниакально улыбнулся.
Момент, в который наши лбы столкнулись, я упустил. Ударив меня головой, он разжал пальцы, бросая меня в сторону. В моей черепной коробке стоял звон, через который едва ли пробивался гул жадной до кровопролития публики и одобрительный свист охраны. Подняться получилось не сразу, потому что ноги разъезжались, но кто-то помог мне, удерживая за предплечье. Через мгновение мне удалось сфокусироваться, и в безликом пятне я узнал Джек.
– Что с вами такое? – Возмущалась она.
Но заключённые не желали слушать её тирад. Они начали медленно приближаться к ней. В моей голове не осталось трезвых мыслей, я, немного покачиваясь, подошёл к ближайшему столу, забрал чужой поднос и потом, сильно размахнувшись, ударил Дэна по лицу. Звон из моей головы перебрался в реальный мир. Салли тут же бросился к нам. Джек пнула его по лодыжке, тот согнулся и тоже получил свой заслуженный удар по голове. Тем же подносом. После этого несколько охранников сорвались с места и закрыли меня в камере. Да, это наказание часов на двенадцать точно. Но мне стало легче. Каяться не буду.
В этот вечер пришлось обойтись без ужина. Периодически я бесцельно глядел на фотографию, где Томас обнимал меня за плечи. На картинке замерло солнце, радость и две улыбки. Камера будто стала ещё меньше, кровать жёстче, тона темнее, всё вокруг более душным. Дня за периметром оказалось очень мало. Надо было продолжить повторять себе, что всё происходящее временно. Повторять себе это по сотне раз в день или час, если понадобится. Я был уверен, что стойко могу вынести возвращение под замок, но ровно до того момента, пока мы не приехали в лагерь. Ведь стоило робе снова коснуться кожи, как от ноющей и тяжёлой тоски захотелось лезть на стенку.