Принц с простудой в сердце
Шрифт:
— Значит, картины вынесли пятого или шестого. Четвертого они висели на своем месте.
— Но ни пятого, ни шестого я еще не знал того адреса.
— Я тебя ни в чем не обвиняю, Могила. Где-то, в чем-то я ошибся. Допустил промашку.
— Все, Давид. Было дело, ты меня спас от зоны, честь тебе и хвала. Адвокат ты классный. Я тоже для тебя постарался. Извини, но план составлял ты сам и за нестыковки я не отвечаю.
— Все равно. Так сколько я тебе должен?
— Ладно, издержки, транспорт, люди — за мой счет. Но пятьдесят косых тебе придется выложить.
Добронравов вынул руку из кармана плаща и приставил холодный ствол глушителя ко лбу авторитета. Тот и понять ничего не успел, как раздался тихий хлопок. Могила повалился
— Ты и цента не стоишь, идиот! — Адвокат бросил пистолет на землю и обшарил карманы убитого. Ничего он не взял, кроме ключей, потом снял перчатки и быстро ушел.
Метрах в двадцати от лазейки в заборе его поджидала машина. Он сел на заднее сиденье, где стоял пухлый кожаный портфель.
— Назад в больницу? — спросил шофер.
— Нет, придется сделать небольшой крюк и заехать по одному адресу. На перекрестке сворачивай к центру.
Машина тронулась с места.
Покойника нашел ночной кладбищенский сторож, любивший прогуливать своих собак по окраинам кладбища, там его клыкастым песикам кусать некого. Они и унюхали чужой дух в своей вотчине.
Сегодня все нервничали. Обстановка накалилась, и Трифонов давал возможность высказаться каждому. Лыткарин крутил в руках ключи от машины и звяканьем раздражал других, но следователь его не останавливал.
— …Таким образом, Могила использовал своих нанятых шестерок как одноразовую обойму. Коптилин и Сошкин были обречены на провал. Они были приговорены. Меня другое удивляет. Выполняя такой сложный заказ, Могила шел на сознательный риск. А если бы мы этих отщепенцев взяли? Они ведь гадили повсюду. Их могли взять, когда они залезли в дом к Анне Лапицкой и устроили там перестрелку. Их могли взять на квартире адвоката, когда устраивали там погром. Чудом им удалось уйти из офиса, и даже авария на мосту не добила их. И, наконец, сама авария. Точно установлено, что в живых осталось двое. Они, как известно, ушли под мост. Следов третьего человека мы там не нашли. Но в машине ехали трое. Это подтверждают и найденный грибниками пакет, в котором лежали три плаща и отмычки Козьей Ножки, и свидетельств инспектора ГИБДД Синицына, видевшего трех человек в «волге». Раньше мы предполагали, что третий утонул вместе с машиной, а потом его унесло течением. Ан, нет! Козья Ножка возродился из пепла и взломал сейф на Гороховой.
— Не кипятитесь, Аристарх,— тихо одернул майора Трифонов.— Медвежатник мог выскочить из машины раньше, не доезжая до моста и уйти лесом. Он, как мы убедились, человек очень осторожный. За его спиной сотни дерзких ограблений, и он никогда не попадался. Такие партнеры, как Сошкин и Коптилин, ему не попутчики. Он мог заставить их притормозить и выйти из машины. Вот тут мы можем вернуться к старой версии, которую отмели раньше. Как мы помним, Коптилин, прекрасно знающий местность, вдруг сворачивает на развилке в ту сторону, где он почти наверняка попадает в ловушку. Кто-то выдвигал предположение… сейчас уже не важно кто… что по этой дороге может быть какая-то база для укрытия, к примеру дача, вполне оправдывает поступок Коптилина. Мы знаем, что есть три поселка по левой стороне шоссе. Но нас смутил тот факт, что в километре по течению от моста, то есть справа, была похищена лодка и весла. Теперь мы вправе предположить, что лодку с веслами украл медвежатник, покинувший машину ранее, а Коптилин и Сошкин ушли от моста влево к жилым точкам. Тем более что они побывали в аварии и им легче преодолеть три километра, нежели непонятно как добираться до города. Я прошу тебя, Аристарх, связаться с участковым майором Тереховым. Пусть он соберет для нас все данные о владельцах домов в радиусе трех километров от шоссе, но только тех поселков, к которым есть подъезд.
— Ко всем деревням есть подъезды. Ведь люди строились каким-то образом,— возразил Лыткарин.
— Жаль, что тебе до сих пор надо разжевывать такие вещи, майор. Осень дождливая, дороги размыты, а Коптилин ехал на легковой машине с не лучшими вездеходными качествами. Значит, он знал, что сумеет доехать до места на «волге» и не застрянет на полпути.
— Сделаем.
— У тебя есть что-то еще?
— Есть. Могила сидел пять раз. Всегда играл в «несознанку» и никого не сдавал, за что его уважали и короновали. Но под судом представал двенадцать раз. Дважды его адвокатом выступал Добронравов Давид Илларионович. И оба раза Пухова освобождали прямо в зале суда. Неужели вы думаете, что Могила будет грабить своего благодетеля? Я сомневаюсь. Могила — вор старой формации.
— Сам себе противоречишь, Аристарх,— с вечной иронической улыбочкой заметил Куприянов.— Могила против Добронравова не пойдет. Тем не менее он нанимает двух смертников, и те похищают адвоката, а потом чистят все его точки под орех.
— Я хочу сказать, что между ними может существовать определенное соглашение. Вся эта бодяга с ограблениями — не более чем спектакль для нас с вами и владельцев картин и марок. Но Могила нам об этом ничего не расскажет, а Добронравов тем более. Все это лишь теория, не подтвержденная фактами.
— Выводы убедительные, Аристарх,— согласился Трифонов.— Я целиком на твоей стороне. Голосую руками и ногами. А как ты мне объяснишь тот факт, что десятки солидных людей уверены в порядочности Добронравова? Это первое. Второе. Налет на дом Лапицкой совершен в конце мая. В то время Добронравов ничего не знал ни о Лапицкой, ни о марках. И еще не забывай о важном факте. Добронравов лежит в больнице в тяжелом состоянии. Его едва спасли. А убили бандитов люди банкира Шестопала и сделали это умышленно. Ведь если на Сошкина и Коптилина хорошенько нажать, они раскололись бы. И не Могила их убрал, а Шестопал.
— Веский аргумент, Алексан Иваныч,— признал Лыткарин.— Вот вы говорили о порядочности Добронравова. Можете считать, как хотите, но адвокат уже по сути своей не может быть порядочным человеком. Он работает не за идею и не за торжество истины, а за деньги. За большие деньги. Вытаскивая из зала суда Могилу, он прекрасно знал, что спасает опасного бандита, и не сомневался в его виновности. Где же его порядочность? А банкир Шестопал и прочие солидные поручители, дающие рекомендации адвокату, тоже порядочные? Владеть капиталами в миллионы долларов, иметь охрану из элитных подразделений ФСБ, обладать коллекцией картин, о стоимости которой можно только догадываться… И все это в тридцать семь лет… Это тоже порядочность? Шестопал строил свои капиталы на крови, как и остальные олигархи. Но теперь все эти официальные бандиты сидят за круглым столом с президентом страны и решают, как мы с вами будем жить.
— Тебя заносит, майор,— попытался остановить его Трифонов.
— Нет уж, извините, товарищ полковник. Мне сорок три года, и я живу на нищенскую зарплату за то, что вычищаю наше общество от сорняков. Пусть это звучит помпезно, но мне плевать… У меня уши вянут, когда я слышу слово «порядочность» по отношению к официальным преступникам, перед которыми надо преклоняться за то, что они вовремя не попались или сумели откупиться. Я готов с уважением отнестись к Лапицкой, да и то с оговорками. О ее порядочности я тоже не стал бы разглагольствовать. Извините, товарищ полковник, вы давний друг семьи, и тем не менее я выскажусь до конца. Пусть марки по праву принадлежат ей и купила она их официально. Но как? Продав девять эрмитажных картин бандиту… А почему она не сдала их в Эрмитаж, где им место и откуда ее дед в свое время вынес их. Можно сказать, украл. И я должен прислушиваться к этим людям, которые хотят мне внушить, будто адвокат Добронравов хороший парень и за это пора ему ставить памятник?! Сволочь он! — Закончив пылкую речь, Лыткарин замолчал.