Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами
Шрифт:
Это вроде бешенства. В обществе немного покусанных. Им не дают разойтись, а следовало бы дать волю страстным господам и дамам. Я первым установил этимологию этого слова (сие в духе вашего Великого Могола Потемкина). Оно происходит от латинского глагола pati, что значит «страдать». Когда страдаешь, перестаешь быть любезным: и Вы видели, что эта горячка привела к тому, что он впал в детство. Победитель мусульман носил одежду пастушка и вел себя соответствующим образом. Вы весьма снисходительны, Сударыня, уверяя нас, что красота, возраст, брови, волосы не играют для Вас решающей роли. Что касается меня, то признаюсь, что в моем случае все решают лоб, глаза, нос, уста, изящество, благородство, фигура, грация, великосветский вид, тон, такт, вкус, ум и то, что внушает восхищение или желание.
Самый красивый мужчина, самый молодой и даже самый остроумный – ничто
Я противлюсь тому, чтобы стать из-за Вас несчастным. Вчера, к примеру, на ужине я был доволен. Я становлюсь доволен, как только вижу Вас и слышу. Если бы у меня была горячка, я бы стоял сейчас перед Вами и тяготил Вас. Я бы стеснял себя и Вас, когда Вы пьете Вашу воду. Вода Эгры сделала бы Вас кислой 475 . Вы бы сказали: повсюду один он. Если бы мы были вместе, тогда другое дело. Два часа, что длится спектакль, я бы провел у Ваших ног. Сколько всего Вы не изучили, не определили и оставили на полпути! Моя княгиня всегда была опьянена успехами. Пусть ее опьянят утехи, и она станет совершенной.
475
Игра слов: фр. aigre – кислый.
Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [Вена? осень 1805 г.] 476
Скажу Вам, как в «Никомеде»: «Порой остер ваш ум, что ж сердца нет подчас!» 477 Я столько раз клялся никогда не любить женщину, у которой будет ум, ведь он всегда у нее в ущерб сердцу. Хорошо известно, что любовь – глупость, а страсть – безумие. Но первая столь очаровательна, что перед ней не устоишь. Потому я не раскаиваюсь и не расстаюсь с ней. Мне жаль, что у Вас нет стольких радостей, как у меня. К примеру, для меня большая радость видеть Вас, писать Вам, встречать Вас, ждать, когда пробьет час, приближающий меня к Вам, а моя бедная княгиня ничего подобного не чувствует, и одинаково обращает ко всем свои прекрасные взоры и свои слова.
476
ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 412. Л. 80–81 (автограф).
477
Слегка измененная цитата из трагедии П. Корнеля «Никомед» (1651), д. III, сц. 6 (пер. М. Кудинова, с изменением).
Когда Вы говорите мне: «я это уже слышала», я не верю. Мне известны все Ваши говоруны. Ни один не разобрал досконально Ваши совершенства и Ваши недостатки. У Вас отрицательные недостатки, представляющие собой отсутствие некоторых достоинств. Вы нечасто слушаете и потому полагаете, что Вам пытались доказать то же, что и я, который всю жизнь изучал свое сердце и не только свое.
Вот что спасло бы нас от вечного проклятия, на каковое обрекло нас съеденное яблоко. Как и Ева, Вы первая в мире женщина: но Вы не стали бы, как она, слушать змия. Быть может, в качестве наказания Вы оказались бы однажды порабощены, но отнюдь не соблазнены. Вы сами скорее поработительница, нежели соблазнительница. А если Вы все же таковой являетесь, то времени не хватает, дабы в этом убедиться. Стоит только Вас увидеть, услышать, и дело сделано. В Вас нет того прямодушия, той воли, которые с каждым днем незаметно, искусно все более покоряют волю другого. Не бываешь доволен ни Вами, ни собой. Вы в большей мере околдовываете, чем очаровываете. Мы скорее похищены, чем восхищены. Еще лет пятнадцать Вы будете одерживать победы, но не столько потому, что Ваши поклонники питают к Вам нежную любовь, сколько потому, что для них это дело чести, той чести, о которой я поведал Вам вчера в моем маленьком куплете-экспромте. Я и впрямь думаю, что в смысле духовном моя любовь к Вам – всего лишь любовь к славе, а в смысле физическом – всего лишь любовь к изящным искусствам.
В Вашем уме, манерах, в Вашей очаровательной беседе есть прелестнейшая непринужденность, которая покорит Вам весь мир; но если бы с такой же непринужденностью Вы дали волю Вашим чувствам, в том числе чувству благодарности, Вашей склонности и более или менее ощутимому, более или
Ныне Вы такая же женщина, как все другие: живущая без любви. Другие – потому что они никому не нравятся. А Вы – потому что слишком нравитесь: но результат один и тот же. Скажут: сия княгиня не столь добродетельна и потому ей нечего терять; она устояла отчасти из долга, отчасти из опасения, отчасти из недоверия, а также от того, что репутация дороже ей, чем тот, чья нежная привязанность была бы с ней неизменно.
Ах! боже мой! Сколько мне еще надо Вам сказать! Но я жду Кристину и ее лошадей. И отправляюсь на мою гору 478 , откуда, быть может, прокричу Вам, как вчера, еще одну великую истину:
Дражайшая княгиня, я Вас обожаю.
Принц де Линь Е. Ф. Долгорукой [осень 1805 г.] 479
Хочется не расставаться с моим сердечным бульоном, хотя, боюсь, Вы им пресыщены, подсматривать в замочную скважину и перестать этим заниматься. Если, протерев глаза, потянувшись, справившись о том, который час, и побранив Вашу милую француженку 480 , Вы небрежно берете мое бедное письмецо, со свойственной Вам грацией держите его в руках, читая с конца или просто бездумно пробегая глазами, я хотел бы знать об этом. Дозволяю Вам немедля дать мне ответ на сей счет.
478
Каленберг.
479
ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 412. Л. 44–45 (автограф).
480
Имеется в виду, по всей видимости, госпожа Жиру.
Я тут же откажусь от сих любовных излишеств, каковые стоят мне дороже, чем бессарабские канонады и молдавские оркестры 481 .
Пусть Вас утешит то, что у Вас нет ко мне любви. У Вас ее не будет ни к кому, ибо Вы не способны понять ту радость, что я испытал вчера и испытаю нынче, пробыв с Вами, не считая четвертьчасового перерыва, четырнадцать часов. «Ах! Боже мой, – говорят две мои принцессы, вольнодумицы в любви. – Не следует долго видеть своего воздыхателя. Это плохой ход в игре». Так, слегка обуздывая свое сердце, оставаясь милыми, произнося столь смелые фразы, становятся неисцелимыми еретичками.
481
Намек на манеру ухаживания Г. А. Потемкина: он овладевал женщиной под звуки музыки и пушечной пальбы.
Из сих четырнадцати часов Вы ни на минуту не уступили в любезности Вашим старицам старого режима и красоткам нового, и каждое Ваше слово делало Вас еще прекрасней. Держу пари, что Вы не столь соблазнительны, когда хотите нравиться. Вы знаете, что я против того, чтобы Вы были матерью. Потому нынче не надо материнских забот. Нынче воскресенье. Пусть хорошенькая головка Катиш отдохнет. Так она сможет заметить, что моя голова работает и что я не такой уж пустой забавник, прочитайте ей мое письмо и мой упрек.
Я не обхаживаю женщин на немецкий манер, пачкая туфли моей возлюбленной, вешаясь ей на шею и марая грязью ее чулки. Я проделываю сие только с офицерскими женами. Но если мое колено, рука или плечо случайно касаются Ваших, Вы тут же впадаете в гнев.
Вы воистину невыносимы. Но нечто, чуждое разуму, треклятое влечение привязывает меня к Вам. Я спешу предаться на его волю, ибо Ваша столь великодушная любезность или Ваше кокетство, даже неумышленное, не рассчитанное на датчан и остготов, станут лоханями воды на мою жаровню.
Что ж, покамест будем пить воды Эгры. Будем прогуливаться, писать друг другу письма, хотя я не люблю ни того, ни другого: и продолжим попытки. Вы заметили, как я был почтителен вчера в охотничьем домике? Я могу выступить в любом жанре. Впрочем, одному Богу ведомо, в какое состояние Ваш небесный лик и Ваше неотразимое очарование повергают меня с утра до вечера и с вечера до утра, когда я, к несчастью, думаю о Вас.
Я отнюдь не против потерять сердце. После Вас оно мне больше не понадобится; но я не хочу растрачивать мой ум, коль скоро мой дрезденский издатель мне за сие не платит.