Принц вечности
Шрифт:
Качнулись перья пышных головных уборов, руки светлорожденных вытянулись вперед, затем каждый медленно и торжественно сотворил Священный Знак: коснулся груди у сердца и дунул на раскрытую ладонь. Клятва была принесена, и Чичен-те, с довольным видом позвенев своими браслетами, возгласил:
– Кто скажет первое слово?
– Я! – резкий голос Оро'сихе напоминал орлиный клекот. То было его право, право старейшего говорить первым, и Дженнак согласно кивнул головой.
Сильная мускулистая рука тассита протянулась к нему.
– Ты убил моего сына. Тридцать лет назад. Помнишь
– Да. Твой сын Оро'тана привел воинов в мой Удел, и мы сражались с ним в Фирате, в пограничной крепости в горах Чультун. Я помню.
Оро'сихе чуть повернулся, остановив взгляд на Кутум-Тиа.
– Вот атлийский наком. Его брата ты тоже убил. Недавно.
Дженнак пожал плечами:
– Накома я тоже помню. Когда-то мы сражались с ним и с почтенным Тегунче на берегах Хотокана, и они отступили, устрашившись моих копьеносцев. Давнее дело! Но думаю я, что Ах-Кутум, брат Кутум-Тиа, был, наверное, на меня сердит иди обижен. Или слишком слишком любопытен – захотел проверить, неуязвим ли я. Он мастер метать ножи, но мой воин, – тут Дженнак покосился на Уртшигу, – делает это лучше.
Уртшига ухмыльнулся. Губы Кутум-Тиа сжались, морщины в углах рта выступили резче, на скулах, обтянутых кожей цвета старой бронзы, заиграли желваки.
– А ты и в самом деле неуязвим? – мрачно спросил Оро'сихе, не удостоив взглядом сеннамитского телохранителя.
– Хочешь проверить?
– Я? Нет. Однако найдутся другие… – старый тассит смолк, но по тому, как приосанился Оро'минга, сделалось ясно, о ком шла речь. Слова Оро'сихе прозвучали неприкрытой угрозой, и Дженнак, стиснув на коленях кулаки, сказал:
– Кажется, у тебя много сыновей, светлорожденный. Не боишься потерять еще одного?
Щеки Оро'сихе налились кровью, а Чичен-те торопливо сделал жест умиротворения, покосившись на символ мира и выставив раскрытые ладони перед грудью. Звякнули браслеты на его запястьях, в узких глазах блеснула тревога; цоланский халач-виник был явно недоволен тем, как начались переговоры.
– Сдержите гнев свой, почтенные, – протянул он сочным баритоном. – Вспомните, вы собрались здесь не затем, чтобы поминать старые обиды. Светлорожденный тар Дженнак прибыл в Цолан с некими предложениями. Светло-рожденные тары Оро'сихе, Тегунче и Оро'Минга должны выслушать их и ответить. Остальное в воле богов и в вашей воле, ир'т-шочи-та-балам. Или вы сядете на ковер согласия, или скрестите клинки, но в другом месте, подальше от Святой Земли.
Не выйдет, подумал Дженнак. Не выйдет, миротворец! Кто бы ни сделался первой жертвой, Одиссар или Арсолана, Святой Земле не избежать нашествия. И хорошо, если явятся атлийцы, а не тасситы! Степняки начнут искать пророчества, которых в мире не существует, а затем, озлобившись, вырежут Цолан. И святой храм его не защитит!
Тегунче склонил голову, увенчанную сложной прической – пук волос поднят на темени и разделен на четыре крыла, точь в точь как четыре лезвия секиры Коатля. Над ней парили пышные серые перья огромной нелетающей птицы, водившейся в степях Сеннама.
– Сердца наши спокойны, и гнев не коснулся их, – начал атлиец. – Да и с чего бы нам гневаться? Оро'тана пал
Голос Тегунче был негромким, речь – внятной, а май-ясский язык безукоризненным; плавные жесты и затаенный блеск глаз обличали опытного оратора и записного хитреца. Достойная парочка, мелькнуло у Дженнака в голове: тассит рубит и колет, атлиец набрасывает сеть. Кто же опаснее?
– Мой старший родич, – продолжал тем временем Тегунче, – желал лишь выяснить один вопрос… совсем маленький вопрос, однако важный, ведь из малого семени вырастает древесный ствол, и корень, и ветви, и распускаются на них цветы, и обращаются плодами скрытых до времени намерений. Вот, – он переглянулся с Кутум-Тиа и плавно повел рукой в сторону Дженнака, – вот одиссарский посланец, прибывший сюда из Арсоланы и владеющий землями в Стране Восхода… Долгий путь он совершил, сложный! А почему? Почему Уделы Одисса и Арсолана прислали его к нам? Почему не наследника Цита-Ка, не Даркаду, не иных потомков властителей? Не хотят ли нам напомнить о славе его и победах, о воинах, павших от его клинков? Напомнить – и тем устрашить?
Хитрый лис, решил Дженнак, да верные следы не разнюхал. Взглянув на Чичен-те и дождавшись кивка, он опять сотворил священный жест– коснулся груди под сердцем и дунул на ладонь, как бы отрешаясь от слов неискренних и лживых. То, что он собирался сказать, было полуправдой, но боги простят его, ведь истина оказалась бы слишком пугающей и невероятной. Но мог ли он сам позабыть о ней? О том, что выполняет свой долг кинну, как положено избраннику богов, властителю из рода Одисса?
Заметив, что почти неосознанно принял позу раздумья, Дженнак выпрямился и скрестил руки на груди.
– Воистину разум твой, тар Тегунче, подобен свету минувшего в кристалле будущих свершений. Ты угадал, что я должен напомнить нечто, но лишь напомнить, а не устрашить. В былые времена плавал я к восходу вместе с тидамом О'Каймором– да будет милостив к нему Коатль! – и нашел там обширные земли; теперь в землях тех есть поселенцы из Одиссара, Арсоланы и Кейтаба, и можно сказать, что они не только обширны, но и богаты. А посему…
Он смолк, заметив недоумение на лице Тегунче.
– Вопрос? – Халач-виник махнул прислужникам, веля разносить вино и бодрящий напиток из бобов какао, затем повернулся к атлийскому послу.
– Да! Я полагал, что речь у нас пойдет об Эйпонне и еще кое о чем… – Атлиец покосился на каменную физиономию Оро'сихе. – О Книге Пророчеств, что спрятана в цоланском святилище… о том, как извлечь ее, не прибегая к кровопролитию… извлечь и прочитать, выяснив истину…
Чичен-те взволнованно всплеснул руками:
– Клянусь Священным Ветром и оком Арсолана! В Храме Вещих Камней нет Книги Пророчеств! И не было ее никогда! Боги оставили лишь четыре… – Он прижал пальцы к губам, вспомнив о своей скромной роли посредника, затем начал в смущении перебирать браслеты.