Принц
Шрифт:
– Кто скажет " нет " футболке?
Уесли больше ничего не сказал, догадываясь, что Норе просто нужен был повод, чтобы снова поговорить с одним из таких, как она. Он снова привел ее в конюшни, к стойлу Ни За Что Отшлепанного. Им крупно повезет, если они сумеют пробраться к Taлелу. С такой-то победой, он, наверное, был в окружении доброжелателей, спортивных комментаторов и других, пытающихся урвать долю этой победы. Ни За Что Отшлепанный доказал свою огромную ценность сегодня. Плата за случку с ним, вероятно, утроилась. Как минимум. Но сцена празднования была не той, что открылась их взгляду, когда они подошли к стойлу. Уесли увидел униформы,
– Нора… пойдем.
– Нет, я хочу увидеть Taлела. Что случилось?
– Кое-что.
Она остановилась, направив на него испытывающий взгляд. Он взял ее за руку, но она вырвалась, быстро протискиваясь вперед сквозь толпу.
– Taлел?
– позвала она, и у Уесли не осталось другого варианта, кроме как мчаться вслед за ней.
– Нора, пойдем, - сказал он, когда догнал ее, прямо перед стойлом.
– Дерьмо.
Уесли расслышал горе в ее голосе, страдание, и понял причину. Большой, красивый Ни За Что Отшлепанный лежал на боку в стойле, тихо и неподвижно. Ничего не казалось сломанным. Ничего не казалось неправильным. Спящий конь, вот и все. За исключением того, что лошади, не оставались подолгу без движения, и они, конечно, не лежали вот так.
Taлел опустился на колени возле коня, а ветеринар что-то шептал ему на ухо.
– Ну же, Нора. Мы не можем ничем здесь помочь.
Taлел поднял голову и встретился глазами с Норой.
– Что случилось?
– прошептала она.
– Он мертв.
Глава 16
Север
Прошлое
Он никому не сказал, откуда взялись его увечья, отказываясь отвечать на любые вопросы. Дедушка и бабушка приехали за Кингсли в последний учебный день и были крайне удивлены, обнаружив его в лазарете в синяках, с рассеченной губой, зашитым лбом, порезами на коленях, рубцами на руках и одним либо ушибленным, либо треснувшим ребром. И то это были только те раны, которые он позволил осмотреть врачу. Он знал, что ему больно от внутреннего разрыва. Определенно, разрыва. Но он хранил эту боль в тайне, как и маленький серебряный крестик, что сорвал с шеи Сорена. Кингсли сжимал его в руке всю ночь и весь день, отказываясь выпускать из своих пальцев.
Бабушка и дедушка допрашивали его так же тщательно, как и священники. Кингсли даже не попытался солгать, хотя мог бы сказать: “Я упал в лесу”, положив этому конец. Но та ночь с Сореном в лесу означала для него слишком много, чтобы запятнать ее ложью. Он просто сказал: “Я не хочу говорить об этом. Со мной все хорошо”. Он нашел утешение в словах. За два дня, он, должно быть, говорил их сотню раз, повторял их до тех пор, пока они не стали единственными словами, что он знал. Но даже эти слова не были полностью правдой. Он хотел поговорить об этом, но только с Сореном. И с ним не было все хорошо. “Хорошо” не смогло бы даже близко описать блаженство, которое он испытывал в ту ночь, когда Сорен растерзал и оставил его безжизненно лежать там под сенью звезд. У Кингсли не было слова для этого, кроме, возможно, “Бог”. С ним не было все хорошо. Он был Богом.
И Сорен был Богом и Кингсли поклонялся ему и боготворил его. Но его заперли в лазарете, без разрешения выходить и принимать посетителей. Он предполагал, отцы надеялись,
– Кингсли, пожалуйста. S’il vous pla^it…
Бабушка Кингсли нежно положила руку на не ушибленную сторону его лица. Он улыбнулся на ее попытку говорить на французском. Его тронуло то, что она пыталась разговорить его на его родном языке, но он все равно ничего бы не сказал. На вторую ночь, в лазарет вломился его друг Кристиан. Кингсли проснулся от легкого сна, обнаружив своего одноклассника, глядящего на него с ужасом в глазах.
– Все не так плохо, Кристиан.
– Кинг улыбнулся и зевнул, а Кристиан только смотрел.
– Ты выглядишь… как ты вообще еще жив?
– По Божьей милости, mon ami.
– Кто это с тобой сделал? Скажи, чтобы я мог пойти убить его и вернуться к тебе с его сердцем на блюде.
Из-за преданности Кристиана, его дружбы и ярости, Кингсли хотелось погладить того по голове, как верного пса. Хороший мальчик.
– Я в порядке, Кристиан.
– Ты не выглядишь в порядке.
Кингсли повернулся и улыбнулся красивому юному Кристиану, который теперь, казался другом из далекого прошлого.
– Я еще никогда не чувствовал себя лучше.
Сказанное не было ложью.
Умиротворение, что он чувствовал, продолжалось до тех пор, пока он не вернулся в дом бабушки и дедушки в Портленде, и его окружила реальность отсутствия Сорена.
После того как завершилось то, чем бы это у них не было, Сорен ушел и оставил его там на земле. Кингсли не возражал. Это было именно то, чего он хотел, чтобы его оставили наедине со своими ранами, со своей любовью. Он любил то, что Сорен растерзал его, но он не хотел, чтобы Сорен увидел его растерзанным.
Оставшись один, он собрал свою потрепанную одежду. Кингсли закашлялся и его вырвало - весь его ужин, смешанный с кровью, остался на земле. Он плакал, пытаясь встать, но в итоге, вновь и вновь тяжело приземлялся на колени. Кингсли сдался после третьей попытки идти и пополз через лес, обратно в школу, рухнув на крыльце часовни. Отец Генри нашел его там и, приложив каждую крупицу силы, оставшейся в старике-священнике, поднял его и понес в лазарет.
– С тобой все в порядке, сынок?
– спросил отец Генри.
– Сынок? Кингсли, ты смеешься?
Но теперь, дома, в часах езды от Сорена, который еще был в школе, Кингсли чувствовал, как начинают закрадываться в душу сомнения, страх. Действительно ли это произошло? Да, у него были заживающие раны, доказывающие это. Но произошло бы это снова, вернись он обратно? Что же произошло?
Секс. Вот что произошло. У него никогда не было секса как тот прежде, и, если они собираются сделать это снова, им придется найти способ делать это, не причиняя Кингсли внутреннего кровотечения. Эту боль, он лелеял, но он хотел жить, чтобы трахаться снова и снова. И секс... это лишь малая часть того, что произошло в тот день.