Принц
Шрифт:
– Что? – спросил он, ища в выражении ее лица какой-нибудь ключ к разгадке, почему она остановилась.
– Сегодня вечером, - сказала она, тяжело дыша.
– Что сегодня вечером?
Нора положила руки ему на грудь. Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– То, что ты хотел. Мы тусуемся, смотрим кино, ужинаем вдвоем, разговариваем. Но вместо отдельных спален… мы ложимся в кровать вместе.
Она развернулась и ушла. Однако прежде Сатерлин посмотрела на него еще раз и подмигнула. Уесли никак не мог перестать улыбаться. Ее глаза
– Что? – спросил Уес, и его голос прозвучал более раздраженно, чем ему хотелось. Отец сверкнул на него взглядом.
– Прости. Я хотел сказать, в чем дело?
– Ты хочешь увидеть эту лошадь или нет?
Уесли решил, что, ответив честно, ему не выиграть ни одного очка в этой ситуации.
– Да. Точно. Пойдем.
Уесли и его отец прошли мимо загона к другому ряду конюшен.
– Где эта твоя женщина?
– Папа, она моя девушка, не моя женщина. И ты знаешь, ее зовут Нора.
– Меня не волнует, как ее зовут. Просто хочу знать, где она находится.
Уесли попытался и не смог подавить порыв закатить глаза. Слава Богу, он не забыл надеть солнечные очки. Ничто не выводило отца из себя больше, чем неуважение.
– Она послоняется по конюшням. Она будет вести себя хорошо.
– Сильно сомневаюсь в этом.
Уесли тоже сильно сомневался в этом. Но с таким количеством жокеев и тренеров поблизости, Норе никоим образом не удастся стать причиной каких-нибудь проблем. Максимум, небольшого погрома. Худший сценарий случился бы, если бы она оскорбила жокеев своими пони-плей шутками. И было бы настоящим чудом, если на протяжении дня, она не опробовала бы на ком-то кнуты.
Они вошли в стойло, где стояла и била копытами землю кобыла, на которую хотел посмотреть отец. Подтянутая и с хорошо развитой мускулатурой, она едва ли могла стать упряжной лошадью в паре, зато вероятно, могла бы обогнать любого мерина на поле. Ветеринар и отец говорили о ее данных и жизненно важных органах, в то время как Уесли делал вид, что читает ее родословную. Хорошие гены, бравшие свое начало от Резвой*. (Ruffian - 1972 года рождения, английская чистокровная кобыла, легендарная лошадь Америки, внучка знаменитого Болда Рулера. Она не занимала вторые или третьи места - Раффиан только выигрывала в хорошем стиле. 7 июля 1974 года поставила рекорд резвости (1 мин. 09 сек.) Лишь скачка, ставшая роковой, положила конец не только её победам, но и жизни.)
Если отец знал, что делает, он свел бы вместе эту кобылу и Прощайте Чары. У них получился бы адский скакун с таким генетическим коктейлем, что стал бы, вероятно победителем Дерби. Может быть, даже первый победителем Тройной Короны, утверждённой с 1978. Деньги польются в семью Райли рекой. Самое известное коневодческое хозяйство в индустрии станет легендой во всем мире. И Уесли было на это глубоко все равно.
– Сын?
– А? – Уес взглянул на отца.
– О, да. Могло бы сработать.
Отец кивнул, читая согласие Уесли в пустом выражении его лица.
Кобыла была достаточно спокойной, поэтому позволила Уесли погладить ее бок. Упругие мышцы лошади подергивались под его руками. Бойкая штучка. Она и Нора прекрасно бы поладили. Нора… полтора года совсем ее не изменили. Он все еще не мог поверить, что это произошло, пуф, она вернулась в его жизнь снова. Все то время порознь исчезли в одно мгновение, в одном объятии, в одном предложении, что она простонала ему в ухо, когда обвила его руками.
«Боже, тебе нужно подстричься».
Уесли все еще не мог думать об этом без улыбки. И все же он был так напуган сначала. Он пока не мог до конца поверить, что Сорен позволил Норе быть с ним. Но несмотря на ненависть к Сорену, он не мог отрицать, что священник будет делать все, чтобы защитить женщину, которую он считал своим имуществом, даже расстаться с ней. Сорен, кто он? За два года Нора говорила о мужчине, оплакивала его отсутствие в ее жизни и в ее постели, пыталась ненавидеть его, пыталась держаться подальше от него, пыталась убедить Уесли, что он не монстр, как казалось...
Но до этого лета, Уесли никогда не встречался с ним. И как только это произошло, Уесли пожалел об этом. Он увидел, этого шести футов с лишним, белокурого священника, который выглядел… выглядел в точности наоборот, нежели Уесли хотелось, чтобы он выглядел. Нора когда-то пыталась описать Сорена Уесли.
– Думаю, Стинг плюс Джереми Айронс, но выше, сексуальнее и опаснее их обоих вместе взятых.
– Ты не преувеличиваешь, а?
– Уесли, я бы не стала преувеличивать или гиперболизировать за миллиард долларов за миллион лет.
– Нора.
И тот дикий свет в глазах Норы блеснул, и улыбка исчезла с ее лица.
– У него самый красивый рот из всех мужчин, которых я когда-либо видела, - сказала она тогда, говоря больше себе, чем Уесли. – Нежный… и жестокий.
– Нежный и жестокий? Это сейчас прозвучало, как строчка из твоих собственных книг, - поддразнил Уесли, надеясь вернуть ее улыбку. Его пугало, когда она становилась такой, когда она смотрела мимо него, а не на него, и он знал, что она вернулась к Сорену. По крайней мере, в ее сознании.
– Подожди, пока не встретишься с ним, - сказала она, вздыхая и заставляя себя улыбнуться в ответ. – Тогда скажешь, насколько я права.
Она была права.
Спальня Норы была последним местом, где Уесли ожидал, встретиться с этим человеком. Когда Уес и Нора жили вместе, соблазн улизнуть утром в воскресенье и посетить мессу в Пресвятом Сердце порой практически взрывал ему голову. Но что-то подсказывало ему, что это было бы опасной ошибкой. Он знал, Нора все еще любила своего священника, и последнее, что Уесли хотел сделать, это доставить мужчине удовлетворение знать, что тот его пугал.