Принцесса Анита и ее возлюбленный
Шрифт:
Квартира была такая, что Мика платил за нее пятьдесят долларов при средней цене на подобное жилье в сто пятьдесят.
— Поднимешься со мной? — спросил Никита. — Кофейку выпьем.
Елена Павловна потянулась за сигаретами, но он забрал пачку.
— Там и покуришь.
Она смотрела на него с таким выражением, с каким командир смотрит на солдата, вышедшего за рамки устава. Вздохнула:
— Ладно, пойдем.
В узком лифте стояли почти в обнимку, и он болезненно ощутил жар ее тела и запах духов. Загудело плечо.
В квартире, когда вошли, обдало нежилым духом. Никита зажег свет в прихожей, на кухне и в
— Займись кофе, Лена. Я сейчас…
На антресолях в куче барахла раскопал две пачки банкнот по пять тысяч в каждой. Тут же Мика, безумец, хранил новенький, еще в заводской смазке «Магнум-100» и десантный тесак в кожаном чехле. Почему-то впервые Никите пришло в голову, как они с Валенком неосторожны. Квартиру сдавала пожилая бабка, похоже, сильно пьющая, сама жила у сына на Беговой. Туда Мика отвозил ей квартплату. Но у нее, разумеется, были свои ключи, и она в любой момент в отсутствие Мики могла нагрянуть с ревизией. Что она сделает, если обнаружит оружие и деньги? А действительно, что? В милицию не донесет, себе не возьмет — побоится. Разве что отношение к Мике станет более уважительным. Бандит, блин. Центровой защитник демократии и прав человека. Не хрен собачий.
Никита отсчитал тридцать стодолларовых купюр, прибрался, засунув пушки и деньги подальше, и вернулся на кухню. Чайник закипал, стол накрыт для фуршета. Посередине, как царица бала, бутылка водки. Елена Павловна дымила, стряхивая пепел в пустую консервную банку. Плащ сняла, осталась в шерстяном свитере и длинной, плотно облегающей темно-синей юбке. Никита подумал: точка. Всякому терпению есть предел.
— Выпить хочешь? — спросил.
— А ты?
— Почему бы и нет… Сейчас, подожди…
Достал из холодильника банку маринованных огурцов и банку тушенки. Откупорил то и другое. Нарезал батон заплесневелого хлеба.
— Заодно поужинаем, да?
— Почему бы и нет, — передразнила она.
Было что-то чрезвычайно трогательное, интимное в этой неожиданной трапезе. Как водится, огурцы, тушенка и водка их сблизили. Никита шутил, женщина смеялась. Когда смеялась, обнажались перламутровые зубы и розоватый краешек десны. У нее не было возраста, и она знала, зачем поднялась с ним в эту квартиру. Никита больше в этом не сомневался. Желание томило его, как приступ лихорадки. От нескольких рюмок он не опьянел, но перестал чувствовать зуд в плече.
— Ах да, — спохватился, полез в карман и положил на стол деньги. — Возьми, а то как бы не забыть.
Елена Павловна спрятала пачку в сумочку, при этом не сводила с него испытующего взгляда.
— Чертовщина какая-то, — сказал он. — Мне так хорошо с тобой, как давно ни с кем не было. Век бы не расставался.
Женщина зябко передернула плечами:
— Никита, ты не смеешься надо мной?
Он молча поднялся, взял ее за руку и отвел в комнату, где гордо возвышалась покрытая коричневым пледом кровать Мики. Елена Павловна шла покорно, как дрессированная собачка. Если есть волшебство в этом мире, то сейчас оно бродило в крови у обоих.
Начал не спеша ее раздевать. Стянул через голову свитер, и Елена Павловна подняла руки, чтобы ему было удобнее. Расстегнул пояс на юбке и распустил «молнию» сбоку, юбка
Когда вошел в нее со всей мощью молодого, застоявшегося в стойле жеребца, голодный блеск в ее глазах наконец-то потух.
В больничный корпус удалось проникнуть через черный ход в котельной. Было около одиннадцати вечера. До больницы его подбросила Елена Павловна на своем «пежо». Он сидел возле кровати Мики и делился с другом последними новостями. Трое его соседей по палате уже посапывали во сне, на кровати у окна пожилой мужчина со сломанной ногой на вытяжке при свете ночной лампы читал иллюстрированный журнал с голой красоткой на обложке. В комнате уютно, мирно, полумрак. Изредка на пороге возникала дежурная медсестра, умоляюще взглядывала на Никиту, словно на привидение, и исчезала. Он уже с ней потолковал, познакомился и вручил ей пятьдесят долларов, присовокупив такую фразу:
— Михал Михалыч геройский человек, ему нужен особый уход.
Медсестра, смущенно опустив деньги в кармашек халата, понимающе кивнула:
— Только недолго, пожалуйста. Нас за это ругают.
Мику перевели в общую палату только накануне, он был еще очень слаб. Каждое слово давалось ему с трудом, и глаза у него то и дело закрывались, как у механической куклы. Но ясно было, что выжил.
Никита поведал о собственных приключениях и приступил к главному:
— Значит, так. Первое — с деньгами. Трешку я отдал за побег, трешку забираю с собой на раскрутку. У тебя осталось четыре.
— Хорошо, — кивнул Мика. — Когда уходишь?
— Сегодня. Только на квартиру загляну. В затылок дышат, сучары. Я чего предлагаю…
Мика вскинул брови, пошевелил пальцами:
— Об этом не думай. Меня не достанут.
— Ой ли?
— Им нужен ты, а не я.
— Ладно, пусть так… Вот телефон следователя. Умная, надежная женщина. Чуть откуда подует, звонишь ей. Она прикроет.
— Кто такая? Откуда взялась?
Никита не захотел углубляться. Это слишком личное. Закрытая зона даже для Мики. Час назад, когда прощались в машине, Елена Павловна спросила:
— Все, да, Никита? Больше тебя не увижу?
Глухая тоска пронзила его от затылка до копчика. Что творилось в ее душе, какой сумрачный огонь палил ее изнутри? Даже слезы у нее были горячие и липкие, как разогретая смола. Как умел, утешил ее, повторив на прощанье, что он раб ее навеки и они не только увидятся, но вообще не расстанутся никогда. В ту минуту он уже знал, что врет.
— Это все после, Мика. Главная твоя задача — уцелеть. Не подведи меня.
— Куда направляешься? — прошелестел Валенок.