Принцесса и Гоблин (др.перевод)
Шрифт:
Женщина оставила принцессу и направилась к диковинному шкафчику, открыла его и взяла с полки причудливую серебряную шкатулку. Затем она присела на низкий стул, подозвала Айрин и, попросив её опуститься на колени, стала разглядывать её руку. Закончив обследование, она раскрыла шкатулку и вынула из неё немного мази. Пока женщина мягко втирала мазь в опухшую и горячую руку, по комнате распространился нежный аромат, словно от букета роз или лилий. Касания женщины были такими приятными и прохладными, что, казалось, сами по себе изгоняли боль и жар туда, откуда те явились.
— Ой, прабабушка, как приятно! — радовалась Айрин. — Спасибо тебе огромное!
Затем женщина направилась к комоду и достала оттуда большой носовой платок из тончайшего,
— Думаю, не стоит тебя сегодня отпускать, — сказала она. — Не хочешь ли поспать на моей кровати вместе со мной?
— Да, да, да, дорогая прабабушка! — воскликнула Айрин и хотела даже захлопать в ладоши, забыв, что это повредит её руке.
— Так ты не боишься лечь в постель с такой старухой?
— Нет, прабабушка, вы же такая красивая!
— Но ведь я очень стара.
— Зато я очень молода. Ведь вы согласны спать рядом с такой молодой женщиной, а, бабушка?
— Ах ты, милая маленькая нахалка! — сказала женщина, притянув принцессу к себе и расцеловав её в лобик, в щёчки и в губы.
Затем она взяла большой серебряный таз и налила в него воды. По её просьбе Айрин села на стульчик и вымыла ноги. Теперь она готова была ложиться в постель. Ах, что это была за постель, в которой устроила её прабабушка! Принцесса даже сказать не могла, что она вообще на чём-то лежит — она ничего не почувствовала, одну только мягкость. Раздевшись, прабабушка легла рядом.
— А почему вы не погасите эту луну? — спросила принцесса.
— Я никогда её не гашу, ни днём, ни ночью, — ответила прабабушка. — Когда какой-нибудь из моих голубков летит ко мне с вестью, он всегда знает, в каком направлении лететь, даже в самую тёмную ночь.
— Но ведь её может заметить и кто-нибудь другой — кто-нибудь из слуг, я имею в виду, — они тогда придут посмотреть, что это такое, и найдут вас.
— Тем лучше для них, — ответила прабабушка. — Но этого почти никогда не случается. Ведь те, кто её видит, принимают её за метеор — поморгают глазами и снова забудут. А кроме того, ещё никому не удавалось отыскать эту комнату, если я того не хотела. Открою тебе ещё один секрет: если этот свет вдруг погаснет, то тебе покажется, будто ты лежишь на пустом чердаке, на куче старой соломы, и ты не увидишь ни одной из этих прекрасных вещей, что сейчас тебя окружают.
— Мне бы хотелось, чтобы этот свет никогда не гас.
— Мне тоже этого хочется. Ну, пора засыпать. Давай я тебя обниму.
Маленькая принцесса прильнула к своей прабабушке, которая обхватила её руками и прижала к груди.
— Милая прабабушка, как мне хорошо! — воскликнула принцесса. — Мне кажется, это самое приятное место на земле! Я бы хотела здесь всегда лежать.
— Ты можешь, когда захочешь, — заверила прабабушка. — Но я должна подвергнуть тебя испытанию — надеюсь, не очень для тебя тяжёлому. Ты должна будешь вернуться ко мне в такую же ночь ровно через неделю. Если ты не вернёшься, я даже не знаю, когда ещё ты сможешь меня разыскать, а ведь вскорости тебе очень захочется меня видеть.
— Ой, как бы не забыть!
— Ты не забудешь. Вопрос лишь в том, будешь ли ты верить, что я существую — что я на самом деле существую, кроме как во сне. Не сомневайся, я приложу все силы, чтобы помочь тебе вернуться. Но всё остальное остаётся за тобой. Ночью в следующую пятницу я буду тебя ждать. Имей в виду.
— Я сильно-сильно постараюсь придти, — ответила принцесса.
— Тогда спокойной ночи, — сказала прабабушка и поцеловала лобик, лежащий на её груди.
И в следующую секунду маленькая принцесса уже спала и видела чудесные сны — ей снились летние моря и лунный свет, родники на мшистых полянах и шепчущиеся деревья, гряды диких цветов, от которых исходил такой аромат, какого ей никогда ещё не доводилось вдыхать. Но ни один сон всё-таки не был прекраснее яви, которая оставалась по эту сторону её сна.
А утром она пробудилась в собственной постели. На её руке не было ни батистового платочка, ни вообще чего бы то ни было, только лёгкий аромат задержался. Опухоль полностью пропала, исчез булавочный укол; верьте не верьте, её рука была совершенно здорова.
Керди провёл в руднике много ночей. С одобрения отца он полностью посвятил в тайну и свою мать, миссис Питерсон, потому что на неё можно было положиться: она не давала воли своему языку, чего нельзя было сказать про остальных жён рудокопов. Однако Керди не стал говорить матери, что, оставаясь в руднике на ночь, он ещё и прирабатывает на новую красную юбку для неё.
Миссис Питерсон, должен сказать, была очень заботливой и доброй матерью. Все матери более или менее заботливые и добрые, но миссис Питерсон была заботливой и доброй более, нежели менее. Возвращаясь из глубокого и унылого подземелья в свой бедняцкий домишко на высокой горной круче, её муж и сын попадали в поистине райский уголок. Даже принцесса Айрин вряд ли была более счастлива в объятьях своей большой огромной прабабушки, чем Питер и Керди в объятьях миссис Питерсон. Правда, её руки были большие, твёрдые и шершавые, но ведь это из-за домашней работы, которую она проделывала ради своих любимых, поэтому на взгляд Питера и Керди её руки были самыми прекрасными на свете. И в то время как Керди упорно трудился, чтобы купить ей новую юбку, она упорно трудилась каждый день, чтобы обеспечить домашний уют, в котором он нуждался даже сильнее, чем она нуждалась в новой юбке. Кто же из них больше делал для другого? Им и в голову не приходило подсчитывать.
Оставаясь в одиночестве в руднике, Керди всегда поначалу часок-другой работал, следуя рудной жиле, которая, по утверждению Глампа, должна была в конце концов вывести к брошенному жилищу гоблиновской семейки. Поработав, Керди отправлялся в разведывательную экспедицию. Для пущего успеха, или, вернее, ради безопасного возвращения, Керди, учитывая прежний опыт, прихватывал здоровенный моток тонкой верёвки. Этому трюку он научился от Мальчика-с-пальчика, историю про которого мать часто ему рассказывала. Не то чтобы Мальчик-с-пальчик когда-либо пользовался мотком верёвки — я не хочу, чтобы меня заподозрили в перевирании знаменитой сказки, — но ведь идея была та же, как если вместо верёвки пользоваться камешками. Конец верёвки Керди привязывал к своей кирке, из которой получался прекрасный якорь, а затем, с мотком в руке, он смело устремлялся в темноту, постепенно разматывая верёвку. В первую ночь и во вторую тоже мальчик не обнаружил ничего примечательного, только в некоторых пещерах — наверно, таких же квартирах кобов, — встречались едва приметные следы их обитания. Но ему не попалось ничего, что пролило бы свет на тайну затеваемого гоблинами предприятия, ради которого они даже решили повременить с наводнением. Зато на третью или четвёртую ночь он, ведомый стуком их кирок и лопат, набрёл на команду гоблинов-инженеров и гоблинов-рудокопов — и, судя по всему, отнюдь не из худших, — которые старательно над чем-то трудились.
Над чем бы это? Ведь наводнение не было запланировано. Тогда что же? Постоянно рискуя быть обнаруженным, мальчик подкрадывался как мог ближе и наблюдал. Увы! Ничего выяснить ему не удалось — ни в этот день, ни в последующие. Не раз ему приходилось спешно отступать — дело, требующее тем большей сноровки, что при этом нужно было ещё и сматывать свою верёвку. Нет, он вовсе не боялся гоблинов, он боялся только того, что гномы заметят слежку, и тогда выяснить их планы будет гораздо сложнее. Иногда он отступал настолько поспешно, что даже не успевал как следует смотать клубок, и верёвка, пока он «увиливал от кобов», безнадёжно запутывалась. Но после здорового, хотя и непродолжительного сна у себя в постели, он всегда находил верёвку вновь распутанной и смотанной в клубок, который оставалось только схватить — и снова мчаться в разведку.