Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
Прошло несколько минут. Пардальян ждал, его грудь сжимала тревога, он с болезненным любопытством смотрел на этих людей, отмеченных печатью ужасных страданий. Бедняги походили на призраков, которые зачем-то явились в мир живых.
Затем человечек в черном с тихим удовлетворенным смешком выпрямился и повернулся к Пардальяну:
— Они выздоровеют, — сказал он с гримасой, которая, несомненно, должна была изображать улыбку, — если будут осторожны и проявят сдержанность в еде и питье в течение недели. Да славится наша святейшая владычица,
С этими словами маленький старичок отвесил преувеличенно низкий поклон, тщательно заткнул бутылочку, которую держал в руке, бросил последний взгляд на двоих осужденных и вышел или, вернее, исчез, ибо невозможно было сказать наверняка, куда он скрылся. Пардальян торопливо огляделся и, приблизившись к Фарнезе, прошептал ему на ухо:
— Выйдя отсюда, зайдите в соседнюю таверну, отыщите там герцога Ангулемского и отправляйтесь втроем ждать меня на постоялый двор «У ворожеи» на улице Сен-Дени… Итак, сударь, — продолжал он громко, — как вы себя чувствуете?
Кардинал и палач смотрели на него, и в их взглядах читались растерянность и нерешительность, они были столь поражены, что их удивление граничило с помутнением рассудка. Щеки у них глубоко впали, а глаза ввалились в глазницы.
Но вдруг лица их порозовели. Это подействовал напиток маленького старичка. Они поднялись на ноги. Их первым движением был шаг в сторону двери. Затем они остановились в каком-то детском испуге: их мозг, почти убитый страданием, отказывался служить им.
— Во имя Виолетты! — пылко прошептал шевалье.
— Виолетта? — невнятно пробормотал Фарнезе, казалось, память и речь изменили ему.
Однако же на Клода имя Виолетты произвело действие, сравнимое с тем, что он испытывал глотнув средство маленького доктора. Он вскрикнул и сжал кулаки.
— Вы говорите: Виолетта! — сказал он, задыхаясь.
— Да! — подтвердил Пардальян. — Если вы ее любите, сделайте так, как я говорю: войдите в «Железный пресс», найдите там герцога Ангулемского, и все трое оправляйтесь ждать меня в таверну «У ворожеи». Тише! Нас подслушивают…
Пардальян взял Фарнезе и Клода под руки, увлекая их за собой.
— Идемте, — сказал он, — вы разве не слышали, что благородная Фауста пощадила вас?..
Пленники двинулись вперед. Что с ними случилось? Где они? Куда они идут? Кто этот человек? Они ничего не знали. В их головах царила пустота…
Через несколько мгновений шевалье, которого направлял человек Фаусты, привел несчастных к главному входу. Все комнаты и коридоры дворца казались пустынными. Но в главном вестибюле стояли около двух десятков гвардейцев. Большая железная дверь приоткрылась. В то же мгновение Фарнезе и Клод оказались на улице, и кто-то из присутствовавших громко проговорил вслед:
— Идите и благословляйте владычицу, которая пощадила вас по ходатайству господина Пардальяна!..
Сколь ни мало времени оставалась отворена железная дверь, шевалье, возможно, и воспользовался бы им, чтобы,
Итак, он позволил двери захлопнуться и, следуя все за тем же человеком, через несколько мгновений оказался перед лицом Фаусты.
Он поклонился ей не без волнения и сказал:
— Сударыня, дело сделано: двое несчастных свободны. Вы только что снискали такие права на мою признательность, о коих я никогда не забуду.
И, так как Фауста глубоко задумавшись не отвечала, он продолжал:
— Сколь ни мало я значу, сколь ни могущественны и прославлены вы сами, кто знает, быть может, эта благодарность бедного шевалье и принесет вам какую-нибудь пользу?
Фауста слегка повернула голову в его сторону и спросила:
— Где монах Жак Клеман?
— Он на свободе, сударыня, — ответил Пардальян без колебаний. — Так же свободен, как кардинал и палач, которые только что вышли отсюда. Сударыня, — продолжал он, и пламя дерзости и отваги озарило его лицо, — вы вольны рассматривать меня как заложника. Но пускай никто не говорит, что я вас обманул, отплатив этим за великодушный поступок, который вы совершили в ответ на мою смиренную мольбу. Признаваясь вам, я, несомненно, лишаю себя всякой надежды на спасение. Но знайте же: Жак Клеман никогда не был в моей власти, и он не находится сейчас во власти герцога Ангулемского…
— Значит, — сказал Фауста, — я могу отдать приказ казнить вас, и планы монаха относительно Генриха III не будут разрушены?..
— Вы можете это сделать, сударыня!
И Фауста произнесла голосом, лишенным всякого выражения и заставившим дрожать самых храбрых людей:
— Тогда я сейчас отдам этот приказ. Приготовьтесь к смерти, шевалье!
Пардальян медленным движением вытащил свою шпагу, посмотрел Фаусте в лицо и сказал:
— Я готов, сударыня!
Тут Фауста поднялась со своего места и приблизилась к Пардальяну.
Он едва ее узнал…
Это не была более ледяная статуя. Это не была более воплощенная гордость, это не было более олицетворенное величие, которое заставляло склоняться головы и внушало ужас. Та, что шла сейчас к нему, была женщиной во всем блеске красоты, женщиной, которая горит от любви и, неистовая, сама предлагает себя!
Глаза этой женщины, удивительные глаза, похожие на черные бриллианты, изливали страсть… и слезы, которые текли по щекам и высыхали от их пламени.
Пардальян обеими руками опирался на эфес своей шпаги, конец которой был вонзен в пол. Оставаясь неподвижным от удивления, он переживал одно из тех странных мгновений, которые остаются в памяти лишь как воспоминание о сне, будто бы их и вовсе не было…