Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Я любопытна, да! Любопытна, как сорока, но Господь простит меня! Я умру, если не узнаю, что там происходит!
— Ну так сбегайте и посмотрите! — ответила ей Марьянж. — В таких случаях проявлять любопытство — наш долг.
Сестра Филомена не заставила себя просить дважды и быстро побежала к павильону. Марьянж же поторопилась спрятать сокровище в потайное место.
Глава 25
БАБЬЕ ЛЕТО
Карл и Пардальян тайком проникли в старый флигель, оставив двух лакеев, Пикуика и Кроасса, снаружи на часах. Первый расположился возле лаза, второй — у входа в само здание.
Кроасс, против воли ставший воином, сначала окинул все вокруг угрожающим взглядом, а затем вытащил из ножен кинжал и, дабы укрепить свой воинственный дух, издал звучное «хм!».
Это глухое хмыканье, а также горящий взгляд и выставленный напоказ кинжал должны были внушить почтение многочисленным недругам, засевшим, как ему казалось, в монастыре и наверняка державшим на него зло из-за истории с часовней Сен-Рок. Впрочем, Кроасс, рассказывая об этой ужасной (правда, мнимой) битве, лгал абсолютно бессознательно, и противники, которых он якобы уложил ударами табурета, действительно существовали — в его воображении, так что заведомого обмана тут не было. Он храбро сражался, убивая дюжинами врагов, порожденных его собственным страхом. (Право, сколько исторических описаний возникло точно таким же образом!)
Итак, Кроасс искренне верил, что герцог Гиз поклялся погубить его и послал по его следу банды убийц. Однако придя к заключению, что вряд ли ветки кустов и огородная зелень представляют такую уж опасность, он сказал себе, что час новой битвы, очевидно, еще не настал. Его огненный взор погас, и он осторожно вложил кинжал в ножны со словами:
— Ну, увидим, когда они появятся.
А пока из простой предосторожности, чтобы не подвергать себя бессмысленному риску, он потихоньку покинул пункт наблюдения и направился к сарайчику, где хранились садовые принадлежности… Убежище, конечно, ненадежное, но все же убежище. Едва он успел юркнуть туда, как на пороге появилась чья-то тень. Вздрогнув, Кроасс воскликнул:
— Вот и они!
Но это был не враг, а всего лишь сестра Филомена.
— Остановитесь, во имя Господа! — вскричала она, увидев, что Кроасс выхватил из-за пояса пистолет.
Кроасс, заметив, что перед ним всего лишь пожилая женщина, да к тому же перепуганная, вернул пистолет на прежнее место. Страх, который внушил этой женщине его жест, очень польстил самолюбию Кроасса, хотя в глубине души он устыдился своей поспешности.
Филомена же, с восхищением прижала руки к груди:
— Как вы, должно быть, храбры! — сказала она.
«Вот несчастье, — подумал Кроасс. — Значит, и другие это замечают?!.»
— Что вам угодно, почтеннейшая? — добавил он вслух.
Вопрос был произнесен так громогласно, что Кроасс даже сам вздрогнул от неожиданности.
— О! Какой прекрасный голос! — воскликнула Филомена с еще большим восторгом.
— Я был певчим, — скромно ответил Кроасс.
— Певчим! Значит, вы — священнослужитель? — пролепетала Филомена.
— Я им был, вернее, почти был. Теперь я на военной службе.
— Певчий! — повторила Филомена. — Всю жизнь я мечтала познакомиться с певчим. Посмотреть на него вблизи, коснуться рукой… Но, признаться, я никогда не ожидала встретить певчего столь величественной наружности.
— Мой рост более шести футов, — все так же скромно ответил Кроасс.
— И к тому же обладающего поразительным голосом! — продолжала Филомена.
— В церкви мне без труда удавались самые низкие ноты.
— О! — вздохнула Филомена. — Вы, без сомнения, были восхитительны на клиросе! И, вероятно, немало сердец покорили тогда!.. Где же вы пели?
— В Сен-Маглуар.
— О, это красивая церковь, и ее очень любят молодые привлекательные дамы…
Кроасс закрутил усы, пытаясь придать им изгиб, подходящий для покорителя сердец.
— Это верно, — сказал он, — в то время я слыл большим сердцеедом. Даже служанка церковного сторожа как-то со всей прямотой сказала мне: «Господин Кроасс, кабы не ваши ноги, как у цапли, руки-жерди, нос да голова, какие только в страшном сне увидишь, были бы вы красавец-мужчина!»
— Значит, вас зовут господин Кроасс?
— Да, Кроасс…
— Но голос! Что за голос! — сказала Филомена. — И какое звучное имя! Слово Филомены!
— А-а, так вы — Филомена?.. Однако, — проговорил, внезапно посуровев, Кроасс, — к чему все эти расспросы? Чего вы от меня хотите?
Филомена осеклась на полуслове. Она не предвидела этого простого вопроса. А в самом деле, чего она хотела? Что ей было нужно от Кроасса? Едва ли она сама это знала, а вернее всего будет сказать, что она этого совсем не знала!
Филомена — сестра Филомена — с тринадцати лет жила в этом монастыре; теперь ей было сорок пять, а выглядела она лет на десять старше. Она была слишком некрасива, чтобы совершить грех — предмет ее ежедневных стенаний и проклятий, — и мысль об этом, конечно, не давала ей покоя.
При этом Филомена не была нескромной: и вольный разговор, который она вела с Кроассом, и все это ее чрезвычайно наивное кокетство проистекали из полнейшей невинности. К тому же сейчас Филомена была очень взволнована.
Услышав голос осторожного Кроасса, внезапно заподозрившего в ней недруга, Филомена потупила глаза, вздохнула и принялась теребить край фартука, словно маленькая девочка, которой в первый раз сказали, что она красива. Это выглядело жалко и комично, но очень по-человечески и глубоко искренне: Филомена, сестра Филомена была сражена! И завоевателем этого немолодого, но оставшегося таким юным сердца стал бесстрашный Кроасс!
— Право же, — проговорил Кроасс своим звучным голосом, так восхитившим Филомену, — я полагаю, что вы пришли сюда не только ради удовольствия посмотреть на меня?
Филомена взмахнула ресницами и с отвагой невинности ответила:
— Именно для этого! Вы так прекрасны!
«О! — подумал Кроасс. — А что если я, сам того не зная, и вправду нравлюсь женщинам?»
На несколько мгновений Кроасс погрузился в раздумья об этой новой, до сих пор потаенной грани своей натуры. А что если его призвание — не только война, но и любовь? И он уже более благожелательно посмотрел на трепещущую Филомену, и она показалась ему уже не такой уродливой и старой, какой была на самом деле.