Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
«Из Парижа не выбраться», — понял он, резко сворачивая налево.
Он вернулся в центр города, и свора преследователей ехала за ним по пятам. Многие отстали, но все же их оставалось еще около тридцати…
Чего хотел Пардальян? Может быть, он надеялся утомить их, оторваться от погони или, повернувшись к врагам лицом, предпринять безумную попытку спастись? Нет, он прекрасно понимал, что как только остановится, враги набросятся на него… На улицах, по которым он проезжал, начиналась ужасная суматоха. Проклятия, оскорбления неслись вслед загнанному человеку.
Толпа всегда против того, за кем гонятся: когда кого-то травят, просыпаются
Положение становилось отчаянным. Пардальян был заперт в Париже, словно в огромной мышеловке. Повсюду, где бы он ни появлялся, раздавались злобные крики: гнавшиеся за ним дворяне де Гиза жаждали расправы!
Что делать? Его лошадь слабела; ноздри ее кровоточили, на губах пузырилась пена. Шевалье, покрытый страшными ранами, в превратившейся в лохмотья одежде, с обнаженной шпагой поверх седла, со сверкающими глазами, словно призрак несся по улицам столицы.
Никто даже не пытался его остановить… При виде этой жуткой кавалькады люди разбегались, прижимались к стенам, прятались в арки и — угрожающе сжимали кулаки! Казалось, весь Париж требует смерти этого человека…
Куда же он направлялся, к какой цели?.. Он не знал! Сейчас даже мысли угасли в нем. Из всех человеческих чувств в его измученной душе осталась только ненависть… ненависть, именно она давала ему силы жить после смерти своей обожаемой возлюбленной…
Умереть!.. Умереть, не покарав Моревера?! Невозможно!
Пардальян бросил вокруг себя дикий взгляд, но даже в эту трагическую секунду в нем светилась ирония… Он, значит, умрет! А Моревер, для которого он жил, Моревер, которого он преследовал по всему свету долгих шестнадцать лет, Моревер — убийца Лоизы — будет жить, свободный от всякого страха! Так злодейка-судьба рушит планы человека! И горькая улыбка появилась на покрытом засохшей кровью лице Пардальяна…
Не прерывая своей головокружительной скачки, он опять огляделся, и ему показалось, что он узнает места, дома, улицу… Слабый лучик надежды забрезжил перед ним: это была улица Сен-Дени!.. А ведь улица Сен-Дени — это постоялый двор «У ворожеи»… Это спасение!
И с хладнокровием человека, доведенного до крайности, (которое порой появляется в безнадежных обстоятельствах), Пардальян задумал последний маневр — если, конечно, слово «задумал» может передать ту молниеносную работу мысли, которая длится считанные секунды.
За ним бешеным галопом несся отряд всадников. Он опережал их всего на два или три лошадиных корпуса. Его измученный конь, окровавленный, взмыленный, шел тем напряженным аллюром, который обычно предшествует смерти животного. Шевалье уже видел крыльцо «Ворожеи»; он приготовился… бросил поводья, вытащил ноги из стремян, затем уселся в седле на манер амазонки: как раз в это мгновение он поравнялся с трактиром — и прыгнул!
При этом он шпагой хлестнул измученное животное по шее. Обезумев от боли, но и освободившись от лишней тяжести, лошадь с новой энергией рванулась вперед, но, не пробежав и пятисот шагов, грянулась оземь… группа преследователей, словно вихрь, пронеслась мимо…
Передние, правда, заметили уловку Пардальяна и попытались остановиться, но не тут-то было. Произошла ужасная свалка. Всадники, скакавшие последними, из-за бешеной
Эта замечательная сцена разыгралась в двухстах шагах от крыльца. Все смешалось. Пять или шесть лошадей рухнули на землю, дюжина всадников, раненых или вылетевших из седел, тоже оказалась на мостовой. Стоны, проклятия, вопли тех, кто пытался выбраться из этой неразберихи, крики собравшейся толпы в мгновение ока переросли в адский шум. Прошло уже более пяти минут с того момента, как шевалье прыгнул на ступени постоялого двора, а порядок все не восстанавливался. Двое из преследователей погибли, семь или восемь было ранено, несколько лошадей испустило дух…
Между тем Пардальян очутился на желанном крыльце как раз тогда, когда все завсегдатаи и слуги высыпали на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. На их глазах Пардальян приблизился к двери, и все с удивлением и ужасом уступили ему дорогу.
Пардальян — обнаженная шпага в руке, камзол в лохмотьях, лицо и руки в крови — представлял собой зрелище столь страшное, что присутствующие затрепетали.
Он вошел в зал, бросил шпагу и остановился в нерешительности. Сделав усилие, он совладал с собой. Заметив чарку, полную вина, оставленную каким-то пьянчугой, который выбежал на крыльцо, он одним глотком осушил ее. Затем закрыл все двери и окна и с тем спокойствием, которым отличались все его действия, принялся возводить баррикаду. Между ближайшим к нему окном и дверью стоял шкаф, полный посуды. Пардальян стал толкать его. Мускулы его напряглись, вены на висках набухли. Упираясь плечами, он яростно налегал на шкаф, так что тот зашатался и сдвинулся с места…
Пардальян прошел на кухню, где тоже была дверь на улицу. Через несколько минут и ее загородил шкаф… Тяжело дыша, Пардальян вернулся в общую залу и, схватив первую попавшуюся бутыль, наполнил вином большой стакан.
— Мэтру Грегуару когда-то пришла в голову хорошая мысль, — пробормотал он, — вставить решетки на окна. Это сбережет силы, да, впрочем, я уже ни на что больше и не способен… уф!.. отменное вино.
Следующий стакан также не обманул его ожиданий.
— Боже мой, — раздался вдруг дрожащий голос, — что здесь происходит?.. Кто вы?.. Что вы здесь делаете?.. Кто завалил дверь?
— Это я, моя дорогая Югетта, успокойтесь! — воскликнул Пардальян, который, обернувшись, заметил хозяйку, спустившуюся на шум с верхнего этажа.
— Вы, господин шевалье?!. Сударь, в каком вы виде!.. О! Да ему плохо!
Пардальян тяжело рухнул на скамейку. Потеря крови, безумная скачка по Парижу, вино, которое он пил стакан за стаканом, — все это в конце концов сразило его. Югетта, забыв о всей странности ситуации, склонилась над раненым и, поддерживая руками голову шевалье, какое-то мгновение смотрела не него с нежностью, в которой соединились любовное волнение женщины и сострадание матери.
Глаза ее наполнились слезами, и она бережно прикоснулась губами к мертвенно бледному лбу бесчувственного шевалье… Это был первый поцелуй хозяюшки Югетты, подаренный ею храбрецу, и он потряс ее до глубины души. Без сомнения, в эту минуту она благословляла страшную схватку, результатом которой стало появление Пардальяна в ее кабачке.
Между тем крики на улице все усиливались. То ли поцелуй, то ли эти вопли (а быть может, и то и другое), заставили Пардальяна очнуться. Он открыл глаза и, глубоко вздохнув, улыбнулся, как человек, вернувшийся к жизни.