Принцесса Володимирская
Шрифт:
«Я готова на все, что бы меня ни ждало, и постоянно сохраню мое чувство к вам, несмотря даже на сомнения… Отняли вы у меня навсегда свободу и счастье или еще имеете возможность и желание освободить меня из ужасного положения?»
Письмо это Алина ввечеру передала лакею и прибавила единственный червонец, который нашелся в кармане ее платья.
Лакей скрылся, а Алина вдруг в первый раз оглянулась на себя и свой туалет… Уже сутки была она в этой каюте, провела вечер, ночь, утро, день… И все в том же платье, пунцовом бархатном, расшитом золотом. Вещей у нее не было, белья и самых необходимых предметов туалета тоже не было. Она сидела сутки, запертая, одна, так, как поехала на маневры…
– Какая
И это отношение к ней адмирала не явилось для Алины лучшим доказательством того, что ее ожидает, а только раздражило ее, уязвило в ней красавицу и кокетку, обращавшую всегда особое внимание на свою внешность.
Наступила вновь и прошла вторая ночь… Алина спала плохо и раза два принималась тихо плакать… С трепетом ждала она утра и ответа от Орлова.
Утром явился старик и принес этот ответ.
Орлов писал возлюбленной по-немецки:
«Ах, в каком мы несчастии! Но не надо отчаиваться, будем терпеливы. Всемогущий Бог не оставит нас. Я нахожусь в таком же печальном состоянии, как и вы, но преданность моих офицеров подает мне надежду на освобождение. Адмирал Грейг, по дружбе своей, давал было мне возможность бежать. Я спрашивал его, что за причина поступка, сделанного им. Он сказал, что получил повеление и меня, и всех, кто при мне находится, взять под стражу. Я сел в шлюпку и проплыл было уже мимо всех кораблей. Меня не заметили. Но вдруг увидел я два корабля перед собою и два сзади; все они направлялись к моей шлюпке. Видя, что дело плохо, я велел грести изо всех сил, чтобы уйти от кораблей; мои люди хорошо исполнили мое приказание, но один из кораблей догнал меня, к нему подошли другие, и моя шлюпка была окружена со всех сторон. Я спросил: «Что это значит? Пьяны, что ли, вы?» Но мне очень учтиво отвечали, что они имеют приказание просить меня на корабль со всеми находившимися при мне офицерами и солдатами. Когда я взошел на борт, командир корабля со слезами на глазах объявил мне, что я арестован. Я должен был покориться своей участи. Но надеюсь на всемогущего Бога, он не оставит нас. Что касается адмирала Грейга, он будет оказывать вам всевозможную услужливость; но прошу вас, хотя на первое только время, не пользоваться его преданностью к вам; он будет очень осторожен. Мне остается просить вас, чтобы вы берегли свое здоровье, а я, как только получу свободу, буду искать вас по всему свету и отыщу, чтобы служить вам. Только берегите себя, об этом прошу вас от всего сердца. Ваше письмо я получил, ваши строки я читал со слезами, видя, что вы меня обвиняете в своем несчастии. Берегите же себя. Предоставим судьбу вашу всемогущему Богу и вверимся ему. Я еще не уверен, дойдет ли это письмо до вас, но надеюсь, что адмирал будет настолько любезен и справедлив, что передаст его вам. От всего сердца целую ваши ручки».
Письмо это не имело подписи, Алина только по знакомому почерку могла знать, что оно от Орлова. Во всяком случае, почерк любимого человека успокоительно подействовал на нее.
Алина верила Орлову и, успокоившись, снова надеялась… Через час у нее в каюте была Франциска и вещи из ее квартиры в городе.
Дверь ее не запиралась на ключ, но двум часовым не приказано было выпускать пленницу на палубу.
Легкомысленная и впечатлительная красавица, обрадованная присутствием наперсницы и друга, переоделась в более простое платье, дорожное, в котором ехала из Пизы в Ливорно, умылась, причесалась и, перечтя снова письмо Орлова, повеселела совсем… Вдобавок и Франциска не верила, что с ее принцессой может случиться что-либо дурное.
– Продержат нас здесь дня три и отпустят на берег, – решила она. – А вот бедному Орлову – ему может быть худо!
За этот день несколько лодок с итальянцами появилось и сновало вокруг корабля. Некоторые подъезжали близко, и Алине показалось, что на лицах некоторых итальянцев было написано любопытство, смешанное с жалостью, с сочувствием.
Оно так и было в действительности!
XXXI
Между тем истина была ужасная. Действительность – невероятная… Поступок Орлова беспощадно коварен!..
При аресте Алины Орлов был в каюте офицера Литвинова и в полуотворенную дверь видел все… Пока несчастную женщину подняли, унесли без чувств с палубы и заперли, арестованные Шенк и Доманский были под караулом отвезены на другой корабль. Затем адмирал Грейг явился доложить Орлову спокойно, почтительно, но угрюмо:
– Все исполнено в точности. И, кажется, все обойдется просто.
– Ну, и слава Создателю!.. – странно отозвался Орлов, глядя в сторону.
Через час он был уже в городе, а вечером тот же Христенек поскакал в Пизу курьером, чтобы захватить все вещи, а главное все бумаги, какие найдутся в палаццо графини Селинской, и доставить их к графу.
Наутро Орлов снова поехал на корабль узнать, что делается с пленницей.
– Ничего-с, – доложил Грейг. – Просила доктора передать вам письмо. Как прикажете? Он отказался…
– Пускай напишет, но тайно от вас… Подошлите лучше буфетчика… По секрету пусть действует…
И Орлов снова отправился в город, обещая быть вечером опять. Он отправился прямо к сэру Дику. Консулу он передал пять тысяч русских серебряных рублей «с великой благодарностью» за помощь, а жене его – брошку, осыпанную бриллиантами. Миссис Дик тоже немало хлопотала и превозносила Орлова Алине и приготавливала к венчанию в церкви «Трех Иерархов», собираясь быть посажёной матерью. Впрочем, усердная британка за русские деньги все-таки исполнила, хотя и оригинально, свою роль «посажёной», так как помогла «посадить» под стражу несчастную авантюристку.
Орлов был несколько озабочен только одним – чтобы пылкая принцесса не решилась вдруг на самоубийство…
– Тогда «там» не поверят, – сказал он Дику. – Скажут, упустил бабу и другую какую достал на ее место, которая покончила с собой. И все концы в воду! А нам надо и концы представить «туда», живьем надо представить.
– Надо ей подать больше надежд! Обманывать до самого прибытия на место, – сказал англичанин. – Дайте ей денег побольше и допустите тотчас к ней ее горничную.
Он взял у консула около полусотни всяких книг на трех языках и в сумерки снова поехал на корабль… Здесь Грейг ожидал Орлова с письмом Алины.
– Через буфетчика?
– Да-с.
– Чтобы он не проврался, что передал это прямо вам. Избави бог, если догадается она…
– Будьте покойны.
– Ну что? Как она? Горюет?
– Да-с! – кратко отзывался Грейг.
– Вам ее жаль, адмирал?
Грейг слегка пожал плечами…
– Всякую живую тварь жалко, когда страдает. А это же молодая женщина! И полагать надо… Так, безвредная и зряшная баба, по легкомыслию представляла…
– Безвредная? Нет! Вред был великий, когда Емельян Иваныч еще не сломил головы. А теперь, конечно… пожалуй, и безвредная.
– А Пугачев казнен?
– Десятого числа прошлого месяца в Москве. Сегодня имею депешу с нарочным. Да и подтверждение имею захватить эту принцессу во что бы ни обошлось… Пишут: «Ступай, бомбардируй Рагузу, коли она там, или другой город – где оная баба… Разгроми все и требуй выдачи».
И Орлов начал читать письмо Алины. Кое-что он не мог разобрать, но, догадываясь, что это пустая «бабья пересыпь» насчет своих чувств, он пропускал и читал далее…
– Отважная!.. – вымолвил он, окончив чтение. – И умная! Таланты всякие. Да, конфедераты плохую не возьмут. И где они этакую открыть могли?