Принцессы немецкие – судьбы русские
Шрифт:
Если Павел действительно намеревался арестовать и заточить в крепость жену и старших сыновей, заговорщики могли стать спасителями. Но зачем ей спасение, которое лишает ее короны?! Ведь только ради нее, ради власти она двадцать лет терпела свекровь и почти четыре года терпит ставшего неузнаваемым, невменяемым мужа…
Разумеется, заговорщики в последнюю очередь заботились об участи отвергнутой императрицы. Павел подписал себе приговор, отняв у дворянства льготы, дарованные Екатериной Великой, насаждая в армии ненавистные прусские порядки. Но вне зависимости от причин, которые побудили заговорщиков к действиям, именно они, убийцы Павла, определили судьбу Марии Федоровны на будущие 28 лет.
Последние часы перед смертью Павел провел не с женой – с любовницей. В ее присутствии и, скорее всего, по ее просьбе написал последнее в жизни письмо, которое как нельзя лучше характеризует его ум и особенно сердце. Письмо было адресовано князю Ливену, военному министру, которого царь решил сместить, назначив на этот пост мужа фаворитки, ничтожного молодого человека без какого бы то ни было военного образования и опыта. Вот в каких выражениях государь сообщал о своем решении: «Ваше нездоровье продолжается слишком долго, и так как ваши дела не могут прийти в порядок от ваших мушек (Ливена лечили шпанскими мушками. – И. С.), то вы должны передать портфель военного министра князю Гагарину». Марии Федоровне показали это письмо. Она была удручена бессердечностью покойного мужа, извинялась, просила сына быть милостивым к незаслуженно обиженному министру.
Когда внимательно читаешь довольно многочисленные мемуары, в которых упоминается Мария Федоровна, порой начинает казаться, что авторы рассказывают о разных людях, не просто мало похожих, но во всем противоположных друг другу. Недаром следователи и оперативники, опрашивающие свидетелей какого-то происшествия, утверждают, что каждый свидетель видит свое, чаще всего противное тому, что видит его сосед. Так что свидетельствам очевидцев следует доверять с осторожностью.
Вот несколько воспоминаний о том, какую семейную обстановку создавала Мария Федоровна в разные периоды своей жизни. Французский дипломат граф Людовик Филипп де Сегюр, гостивший в великокняжеском семействе в 1785 году, в восторге:
Никогда ни одно частное семейство не встречало так непринужденно, любовно и просто гостей: на обедах, балах, спектаклях, празднествах – на всем лежал отпечаток приличия и благородства, лучшего тона и самого изысканного вкуса.
Совсем другие впечатления у герцогини Саксен-Кобургской:
Мы были очень любезно приняты, но здесь я очутилась в атмосфере, совсем не похожей на петербургскую. Вместо непринужденности, царствующей при дворе императрицы Екатерины, здесь все связано, формально и безмолвно… Принужденность и молчание: все по старинной прусской моде.
Адмирал Александр Семенович Шишков, близкий ко двору (уже в те времена, когда Павел был императором), вспоминал:
Забавы наши в Павловске были единообразны и скучны. После обеда, обыкновенно степенными и мерными шагами, ходили мы прогуливаться по саду. После прогулок, отдохнув несколько, ежедневно собирались мы на беседу, весьма утомительную. Там государь с великими князьями и княжнами садились рядом и провожали время в сухих разговорах; а мы сидели вокруг комнаты, на стульях, как бы прикованные к ним истуканы, потому что ни разговаривать между собой, ни вставать с них не смели.
А вот как вспоминал о своих посещениях двора вдовствующей императрицы человек, тоже весьма достойный, писатель и издатель «Русского вестника» Сергей Николаевич Глинка (о его прославленном брате Федоре речь впереди. – И. С.):
Гостеприимство, вытесняемое новым образом жизни из светских обществ, процветает здесь в полном блеске своем. Добрая государыня является здесь повсюду ласковою, радушною хозяйкою. Сделали шаг в сад – и вы у нее в гостях! В разных беседках и домиках всякий день приготавливаются разные завтраки; всякий, кто бы он ни был, может прийти пить самые густые сливки и есть лучшее масло и вкусный сыр… Обладательница сих мест любит, чтоб веселились окружающие ее. И как не веселиться им! Здесь никто не обижен, никто не утеснен. Сады здешние имеют то преимущество перед прочими, что в них приятность соединена с пользою. Зная, что труды награждаются щедро, рабочие стекаются сюда со всех мест… А сколько здесь раненых солдат – две тысячи! Этого не довольно; государыня берет еще третью тысячу на особое свое попечение; они все сыты, одеты, обласканы и получают хорошее жалование. С каким простосердечным восторгом говорят они о милостях и щедротах ее. Все эти инвалиды называют государыню матушкою…
Отступление о Михайловском замке
Недавно в центре двора Михайловского замка установили скульптуру: император Павел, сидящий на троне. Автор ее – Владимир Горевой. В последние годы в городе не появлялось произведений столь совершенных и выразительных. Благородная изысканность формы, свойственная мастеру, сочетается с редкой в наше время глубиной проникновения в характер персонажа, более того – с философским осмыслением истории.
Скульптура стоит на одной оси с памятником Петру. Павел как бы смотрит вслед огромному всаднику в римской тоге, с лавровым венком на голове. Взгляд полон неизбывной горечи: ему не догнать великого предка. Никогда.
У этого памятника Петру странная судьба. Он мог бы стать первым памятником в Петербурге, первым конным памятником в России, более того, первым прижизненным памятником императору. Автор его – известный скульптор Бартоломео-Карло Растрелли. Он приехал в Россию по личному приглашению государя и привез с собой сына, который станет одним из величайших русских зодчих и построит (среди прочих шедевров) Зимний дворец, где пройдет большая часть жизни всех героинь этой книги.
Памятник заказал Растрелли-старшему сам император: «Сделай мне сидящий на коне патрет! Мы из Италии 300 штук скульптур в Россию притащили, а твоя среди них первой быть должна!» При жизни Петра памятник не был завершен, зато скульптор, когда лепил голову императора, смог воспользоваться его посмертной маской. Отлит памятник был уже в царствование Елизаветы Петровны, а потом 53 года (ровно столько, сколько продолжалась земная жизнь Петра Великого!) пролежал на берегу Невы под навесом у Исаакиевского моста. Павел, всегда подчеркивавший свое восхищение прославленным предком, повелел поставить памятник на плацу перед своим любимым детищем, Михайловским замком. На постаменте приказал написать: «Прадеду правнук». Это был своего рода вызов покойной матушке: ты – всего лишь вторая, а я – прямой потомок, родная кровь.
С Петром, Екатериной и Михайловским замком связана еще одна история, свидетельствующая о характере и приоритетах императора Павла. История эта началась давно, еще при жизни основателя северной столицы. Дело в том, что Петр Алексеевич родился 30 мая 1672 года (12 июня по новому стилю), в день памяти святого Исаакия Далматского. Первый российский император пожелал иметь в городе на Неве храм во имя своего небесного покровителя. За 3 месяца чертежный амбар рядом с Адмиралтейством перестроили, превратили в церковь. В ней венчался Петр с Екатериной Алексеевной, в ней присягали на верность царю и Отечеству молодые офицеры, которым предстояло прославить российский флот. В 1717 году, после побед в Северной войне, на левом берегу Невы был заложен новый Исаакиевский храм, каменный. Он во многом напоминал Петропавловский собор. Сходство подчеркивали одинаковые часы-куранты на колокольнях. Часы эти Петр самолично купил в Голландии. Пожелал, чтобы бой курантов с левого и правого берегов Невы, сливаясь воедино, был слышен всему городу.