Принцессы немецкие – судьбы русские
Шрифт:
Но вот на свет появляется долгожданный ребенок. Мальчик. Пьер Жильяр, которому предстояло стать воспитателем цесаревича, вспоминал:
Насколько я мог видеть, она (Александра. – И. С.) была в состоянии просто оглушающего материнского счастья, поскольку она наконец увидела свое самое сокровенное желание исполненным. Она была горда и счастлива красотой своего младенца. Цесаревич, несомненно, был одним из красивейших детей, каких только можно вообразить, с прекрасными светлыми локонами, с большими серо-голубыми глазами, с бахромой длинных загнутых ресниц и свежим розовым цветом кожи здорового ребенка. Когда он улыбался, в его полных щечках появлялись две маленькие ямочки.
Переход от оглушающего счастья к оглушающему отчаянию был ужасен: мальчик болен! И смертельную болезнь – гемофилию – передала сыну она,
Страна готова не была. И об этой мистической связи своей судьбы и судьбы мальчика, Алексея Николаевича Романова, наследника престола, страна пока не подозревала. Но… Истекал кровью царственный ребенок – истекала кровью страна. За Ходынкой последовало Кровавое воскресенье – больше тысячи убитых, две тысячи раненых. Николая прозвали Кровавым. Это сейчас забылось. Или заслонилось чувством вины за убийство царской семьи. А тогда в гибели ни в чем не повинных людей обвиняли только царя: вышел бы к мирной демонстрации питерских рабочих – не пролилась бы кровь. Он бы и вышел. Это Александра увезла его из столицы. Родив сына, она приобрела над ним полную, безграничную власть. О демонстрации, которую поведет 9 января к Зимнему дворцу анархист и полицейский агент поп Гапон, было известно заранее. Николай собирался выйти к народу. Но 6 января, в день Крещения, в беседку, поставленную на льду Невы у проруби, где происходило водосвятие, попали пули. Одна – совсем рядом с Николаем. Никто не пострадал. Все держались достойно. Но заподозрили попытку покушения. Александра Федоровна была в истерике. Правда, выяснилось, что никакого покушения не было. В Крещение с Петропавловской крепости всегда давали салют орудийными залпами. Так вот: в дуле одной из пушек оказался забытый картечный заряд – обычное разгильдяйство. Но императрицу это не убедило, она категорически потребовала, чтобы государь вместе с семьей уехал в Царское Село. И никаких выходов к демонстрантам! Она безумно боялась за его жизнь. О жизнях его подданных не думала.
Потом будет еще нелепая, бездарная русско-японская война. И позор поражения. И тысячи жертв. Потом – Ленский расстрел. И снова – неоправданная жестокость. И снова – кровь. А впереди еще мировая война, и революция, и война гражданская. Кровь, кровь – реки крови. Спасения от крови не было. Но это для России. Для мальчика спасение нашлось (по крайней мере, так казалось): появился Распутин. (Думаю, рассказывать о нем подробно не стоит – не так уж много в нашей истории персонажей, о которых столько написано.) Он умел делать то, что не удавалось лучшим врачам: взглядом, словом (даже на расстоянии!) останавливать кровотечение, снимать отеки, успокаивать боль. Как ему это удавалось, до сих пор загадка. Но – удавалось. И в благодарность за это полубезумная от горя мать готова была выполнять любую его волю, любую прихоть.
Кажется совершенно удивительным, что сострадательный, любящий детей русский народ не только не сочувствовал страдающей матери, но чем дальше, тем больше ее ненавидел. А объяснялось это просто: Россия (даже люди, бывавшие при дворе) не знала, чем болен мальчик, его болезнь тщательно скрывали. Родители опасались: как народ воспримет известие о том, что будущий государь неизлечимо болен? Когда он не мог появиться перед публикой, говорили, что наследник простудился или подвернул ногу, а поскольку случалось это довольно часто, к недостаткам, которые видели у императрицы (или приписывали ей), добавился еще один: плохо следит за ребенком. Кроме того, поползли слухи, что Алексей то ли умственно отсталый, то ли эпилептик. В общем, ложь, как это и бывает в большинстве случаев, ничего хорошего не принесла. Зато слухи о непонятном влиянии Распутина на царскую семью приобрели размеры чудовищные. И – угрожающие. Кто же захочет иметь во главе государства дикого, безграмотного мужика?
Распутин «проверял» всех министров царского правительства. Министр получал пост или оставался на своем посту только в том случае, если на это «давал добро» Григорий Ефимович. По просьбе императрицы он был принят двумя премьер-министрами, которые могли бы, если бы дольше оставались у власти, вывести Россию из кризиса.
Петр Аркадьевич Столыпин так рассказывал о визите Распутина своему другу, председателю Думы Михаилу Владимировичу Родзянко:
Он бегал по мне своими белесоватыми глазами и произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычно разводил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей напротив меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он производил довольно сильное, правда отталкивающее, впечатление. Я собрал свою волю в кулак…
Преемником Столыпина стал граф Владимир Николаевич Коковцев, тоже человек достойнейший. Вот его впечатления о встрече с Распутиным:
Мне надоели его попытки гипнотизирования, и я сказал ему несколько резких слов, насколько это бесполезно и неприятно пялить на меня глаза, потому что это не оказывает на меня ни малейшего воздействия.
Оба председателя кабинета министров были убеждены, что не поддались чарам царского любимца. Они и представить не могли, что эти беседы предопределили их политическую судьбу. Александра Федоровна организовала эти встречи, чтобы Распутин мог оценить обоих премьер-министров и вынести вердикт. Он решительно заявил императрице: эти люди неугодны Богу. Когда размышляешь о гибели Столыпина, не следует забывать, что его убийца был не только и не столько революционером, сколько агентом охранки, и вовсе не исключена цепочка: Распутин – охранка – убийца. А уж связь Распутин – императрица в доказательствах не нуждается. Я, разумеется, не пытаюсь заподозрить, что она дала указание убить неугодного ей Столыпина. На такие крайние меры могли пойти вполне самостоятельно, без всяких указаний сверху, и Распутин, и охранка, и сам убийца. Но то, что царица хотела избавиться от Столыпина на посту премьера, – несомненно. От Коковцева она тоже избавится. Правда, не таким радикальным способом. Владимир Николаевич будет уволен в отставку, но доживет до 1943 года и увидит, к чему привела политика и последней императорской четы, и ее преемников.
Я рассказала об этом, чтобы опровергнуть широко бытующее мнение, будто деятельность Распутина, во всяком случае до начала Первой мировой войны, ограничивалась заботой о здоровье наследника. Отрицать его вмешательство в политику во время войны не решаются даже апологеты Александры Федоровны. На самом деле его власть над царицей (именно царицей, фигурой государственной, а не просто несчастной, обезумевшей от горя матерью) началась много раньше и нанесла стране ущерб больший, чем просто «министерская чехарда» времен войны и самовластия Александры Федоровны. Она управляла страной. Ею управлял Распутин.
Если его влияние на политические решения подтверждены фактами, его способность облегчать состояние наследника – многочисленными свидетельствами, в том числе и недолюбливавших его врачей, то слухи о его любовной связи с императрицей обычно подтверждают ее письмом. Вот его текст:
Мой любимый, незабываемый учитель, спаситель и наставник! Как скучно без Вас! Моя душа спокойна и расслабляется только когда Вы, мой учитель, сидите возле меня. Целую Ваши руки и склоняю голову на Ваше благословенное плечо… О, я так несчастна и мое сердце тоскует. Скоро ли Вы будете снова рядом со мной? Приезжайте скорей, я жду Вас и мучаюсь. Прошу Вашего святого благословения и целую Ваши благословенные руки. Люблю Вас всегда. Ваша М. (Мама. Так называл императрицу Распутин. – И. С.).
Думаю, каждый, кто внимательно читал письма Александры Федоровны к другим людям, узнает ее цветистый, чувственный, экзальтированный стиль. Так что, если это письмо – подделка, то очень умелая. Но оно никак не подтверждает грязных слухов. Их, на мой взгляд, не стоит даже комментировать или пытаться опровергать, настолько они несовместимы ни с характером императрицы, ни с отношениями в ее семье. А в том, что такие слухи возникли, нет ничего удивительного: ее не любили, ей не доверяли, ее считали немецкой шпионкой. Почему бы ее циничным врагам не добавить еще и обвинение в разврате?