Принцессы оазиса
Шрифт:
— Да.
— Так вот: теперь перед тобой только ты.
— А моя сестра?
— Она смотрится в другое зеркало и тоже видит лишь саму себя.
Анджум не то чтобы поняла, а почувствовала, что хотела сказать Джан: сестра изменилась, или с ней что-то сделали. Девочка уже знала: нельзя протянуть руку в сон и выхватить оттуда то, что тебе нужно, как невозможно взять ничего в потусторонний мир из мира вещей.
— Мы с Байсан никогда не встретимся?
— Кто знает! — уклончиво ответила старуха.
Только она имела смелость не говорить
Заметив, что Анджум продолжает пытливо смотреть на нее, старуха добавила:
— Я могу сказать тебе только одно: никогда не задавай ни себе, ни другим слишком много вопросов. Самой в себе разобраться трудно, а мнение окружающих собьет тебя с толку. Просто прислушайся к тому, что говорит твое сердце. Это и есть то, что вложил в тебя Аллах, такова его воля и таков предначертанный тебе путь. Если ты нестерпимо захочешь чего-то — делай! И ни о чем не жалей. Теперь иди. Впереди у тебя еще целая жизнь.
Девочка не заметила, как прошел день, похожий на сотню других дней, но также чем-то неуловимо иной, а ночью лежала в шатре, и пустыня окружала ее, как огромный черный океан. Такими же темными и бездонными были и мысли Анджум.
В ту ночь она впервые задумалась о том, что такое смерть. Это не полузанесенный песком скелет павшего верблюда, не зловещее парение стервятников в небесах, не пустота огромных безводных пространств, не безмолвие бесконечного ночного неба, а что-то другое, куда более страшное и непонятное.
И все-таки ей хотелось верить в то, что жизнь побеждает небытие, пусть даже первая временна, а второе — бесконечно.
Анджум показалось, будто она только-только заснула, но вот мать уже трясла ее за плечо. В движениях Халимы было что-то непривычное, лихорадочное, испуганное. Девочка села и потерла кулачками глаза.
— Вставай, поднимайся! Случилась беда! — воскликнула мать.
В оазисе царила паника. Все бегали, суетились, звали друг друга. Оказывается, к шейху только что примчал караульный верхом на верблюде и сообщил, что сперва заметил вдали легкое песчаное облачко, а потом на горизонте возникли черные точки. Это были всадники, чьи кони поднимали копытами тонкую пыль.
Все шейхи выставляли в пустыне охрану, дабы в случае опасности успеть собраться и покинуть оазис. Иногда, если врагов оказывалось немного, они вступали в схватку, но чаще спасались бегством: мало какие племена владели европейским оружием, а копья и сабли были бесполезны против пуль.
«Если несчастье должно прийти, оно все равно придет, от судьбы не откупишься», — подумала Халима, вспомнив предсказание Джан.
Гамаль не велел жене собирать вещи. Верблюду предстояло везти их самих. Мужчина принес лишь два связанных вместе, похожих на черные пузыри бурдюка с водой.
Бедуины не брали с собой и мелкий скот, потому что с овцами и козами бегство на большие расстояния невозможно.
— Спасайтесь, спасайтесь! — кричал шейх, не надеясь защитить своих людей.
Белые могли ездить на верблюдах только
Возможно, то было проявление трусости, но Гамаль не видел и не знал, что стало с соплеменниками. Он инстинктивно рванул туда, где высились барханы, надеясь укрыться за ними. У него была одна жена и осталась единственная дочь, и он смертельно боялся их потерять.
Халима крепко прижала Анджум к себе, буквально вцепившись в нее. Их подбрасывало и трясло, сердце бешено колотилось, в висках стучала кровь.
Они не слышали криков европейцев и визга их пуль. У Гамаля был немолодой, зато опытный и послушный верблюд. Повинуясь воле хозяина, он долго петлял меж барханов, а потом остановился. Погони не было. Поднявшееся над горизонтом солнце золотило строгие линии вздыбленных ветром и словно застывших песков; от чахлого саксаула протянулись тонкие, как паутинки, тени.
— Подождем и поедем назад? — спросил мужчина жену.
Она не успела ответить, как неожиданно послышался тонкий, но уверенный голос Анджум:
— Джан сказала, не надо оглядываться, нужно двигаться дальше.
— Позади нас ждет смерть! — подхватила Халима.
— А впереди? Мы не знаем, далеко ли до воды. В сутках езды есть оазис Эль-Голеа, но он в другой стороне. А что там, — Гамаль показал вперед, — мне неизвестно.
Жена и дочь напряженно молчали, и мужчина со вздохом подстегнул верблюда, принуждая его продолжать прерванный путь.
У них было два бурдюка воды — и много, и мало: смотря по тому, сколько времени придется ехать. Они не взяли с собой ни единой кошмы, и им предстояло ночевать на песке, под открытым небом. Им было нечем развести огонь, а, значит, стоило опасаться диких зверей. Правда, деньги, данные Фернаном Ранделем, оставались при них: Гамаль хранил мешочек на своем теле. Только чем им сейчас могли помочь деньги?!
А еще путников подстерегал главный враг: изнурительная дневная жара, огненный суховей, убивающий всякую жизнь. Арабская пословица гласила: «В пустыне ветер встает и ложится вместе с солнцем». На бескрайних просторах он обладал огромной силой. Случалось, ветер заметал песком целые караваны.
Прошло несколько часов. Яркий свет слепил глаза. Язык во рту распух и сделался шершавым. Кожа стала сухой и обтягивала лицо, будто маска. Анджум ныла, прося воды, и отец давал ей, но понемногу. Кто знает, сколько времени им придется идти, а к концу третьих суток пути надо напоить и верблюда, иначе он падет.
Близился вечер. Анджум мерно покачивалась на верблюжьей спине. Она не спала, все видела, но ничего не чувствовала. В голове было пусто. Когда путешествуешь по пустыне, мысли замирают, сознание впадает в забытье.