Принцип бумеранга
Шрифт:
– Не плачь, Слав, не надо, – недобро усмехнулся Рассказов. – Сам сказал, служишь хорошо. Не загрызет тебя папа. Пожурит немного, дабы неповадно было, и всё…
– Короче, Олег, не надо так, не пытайся меня укусить, – попросил Киреев. – Как у вас на районе, кстати?
– Тебя укусишь, – огрызнулся Рассказов.– Во, куда взлетел.
– Короче, завидуешь? – спросил Вячеслав Николаевич.
– Злюсь.
– Короче, на что?
– Ещё не решил, но то, что мне наша встреча не нравится, это вполне определённо, – не зная, куда прятать глаза и стараясь не смотреть на собеседника, Олег постоянно вертел головой. – И у нас тут нормально, держимся. Что можно, раскрываем, а что нельзя, отказываем, чтобы вам в главк цифру красивую дать для статистики…
– Короче, Олег, я понимаю, неожиданно…
– Да, уж, – согласился Рассказов. – Других академий у нас нет, надо было тебе сюда припереться, да, ещё и остаться…
– Короче, изворчался, как бабка, – перебил Вячеслав Николаевич и протянул руку. – Я тебя понял, разговора не будет. Будь здоров.
Не дождавшись рукопожатия, ответственный пошел к машине, открыл дверцу, сел, но двигатель не завёл, выглянул и прокричал:
– Короче, ротный наш на пенсион свалил! Теперь обычным охранником в магазине! Откомандовался! А Андронов переаттестацию при переводе в росгвардию не прошел! На вахты ездит, плачет, как плохо! Слышишь?!
Рассказов стоял у подъезда и не знал, как поступить. Он всё слышал, но лучше бы этих слов не было. Как и Киреева. Как и ротного с взводным. Как и Хворостова, и Добреева. Всё должно было быть совсем не так, как есть. И Олег очень хотел справедливости. Он жаждал её, будто голодный крошки хлеба, да никто не дал. И вот справедливость пришла, но слишком поздно. Настолько, что он попросту не хочет ничего вспоминать. Словно на могилу умершего от голода, вдруг кто-то взял и принёс целый батон. Мягкий, ароматный, вкусный. А зачем?
– Короче, оставь номер телефона, Олег, – Вячеслав Николаевич, не закрыв дверцу машины, вернулся к дежурному оперу.
– Для чего? – спросил Рассказов, уже не пряча взор, обозлившись сильнее, и распаляясь оттого больше. – Ты что хочешь? Бабка я? Пусть. Тебе не понять, каково это бросить всё и трусливо сбежать и лезть из кожи вон лезть, с младенцем на руках устраиваясь на новом месте, где у тебя нет ни одной знакомой души, и никто не поможет. Ровная кочка. Я тогда все правильно сделал, но меня не услышали. Тебе не понять, как сгораешь от жажды мести! Невдомёк, каково, осознавать, что ты не способен на ответ, что не можешь дать сдачи. И, соглашаясь, что жалок и ничтожен, что никто в этом мире, пыль, ты настолько сходишь с ума, что ночами не можешь уснуть! Знаешь, Слава, сбежать из Григорьевска было не так уж и тяжело, от себя, своих принципов, идеалов гораздо сложнее, почти невозможно! Но я смог! Справился со всем этим! И заметь, не забухал, не заторчал, как большинство сломавшихся! Я просто забыл! Навсегда! Заставил себя забыть! Всё забыть! И начал жить по-новому! И тут, бабах, ты! На хрена?! Тебе реально других городов мало?! А в том городе, где мы родились, тебя, Слава, что не устраивало?! Ты невинных не избивал! Что тебе мешало дальше хорошо служить там?!
– Короче, успокойся, людей разбудишь, – остановил Киреев.
– И хорошо, поквартирник сразу проведу. Не мешайте работать, товарищ капитан, – Олег взялся за ручку двери подъезда, сделал шаг внутрь, но обернулся и совершенно спокойно, ровным тоном сказал. – Пошел ты, Слава. Номер моего телефона тебе? Обойдешься.
–Короче, я наберу тебе, когда ты в себя придёшь, – кивнул Киреев и вернулся к машине. – И подробную справку о проделанной работе дежурному оперу главка не забудь скинуть. Психопат.
– Без сопливых стажёров знаю, что делать!
Вячеслав Николаевич на последние слова никак не отреагировал, и через долю секунды его машина исчезла из вида. А так хотелось уколоть напоследок. И побольнее.
«Командует ещё», – внутри все кипело от злобы, и что делал дальше, Рассказов понимал смутно. Обход закончил, когда совсем рассвело.
В квартире, где случилось убийство, прошлым вечером был скандал. Только это никого не удивило, – не первый раз. Участковому сколько писали, да он так и не появился в квартире, которая давно покоя никому не давала. Зато теперь, надо полагать, потише будет. А, впрочем, кого хозяйка ещё пустит жить. А ну шебутных, как и сын её. Олег пробовал защитить участкового, мол, один на четыре административных участка, и он там, откуда больше всего материалов поступает, коих у него каждое утро по тридцать новых, и по каждому он за трое суток обязан принять законное решение. Однако не выспавшиеся жильцы подъезда не слушали, а один мужчина так и вовсе претензию высказал. С сарказмом:
– Вы здесь, товарищ старший лейтенант, а участкового как не было, так и нет. А он здесь в первую голову за всё отвечает. Профилактика где? Нету. А закрыл бы участковый Сашку по нашим заявлениям на пятнадцать суток, да раз двадцать таким макаром, глядишь, и перестал бы Сашка лакать водку эту проклятую, и Алёна была бы жива. Но вышло, как вышло, и виноват в том участковый. Никому мы, простые люди в этом государстве не нужны, каждый сам за себя. Давно известно, кто сильнее, хитрее, наглее, тот и прав. Такое моё вам мнение, товарищ старший лейтенант, и ничем вы его не измените, а участковому нашему передайте, что кровь молодой женщины на его совести.
Спорить Рассказов не стал, подумав, что в полиции уже давно никто ни за что не отвечает. Не кому. Начальство, стягивая все силы на решение одной проблемы, оставляет тем самым без внимания десятки других. Тришкин кафтан, перетягивать который каждый раз туда – сюда порядком устали, а потому плюнули на всё и живут от выговора до выговора. Кто-то неумный на самом верху, сокращая МВД, стремился к общеевропейским показателям. Там на одну тысячу населения копов в разы меньше, чем в России. И справляются. А разве Россия хуже Европы? Наоборот, лучше. Так и хорошо. Кто против? Однако забыли спросить, сколько заяв в сутки поступает одному полицейскому где-нибудь в Праге? И, вообще, мыслимо ли там то, что вот сейчас здесь? Муж по пьяной лавочке жену зарезал. Понятно, и у них случается подобное. Люди везде одинаковые. Но как часто муж убивает жену в Лондоне? Судя по детективам Агаты Кристи, часто, однако всё спланировано, изощрённо. А сколько так вот, как в России? На дурика? Просто слово за слово и всё, один из скандаливших уже у праотцов. Олег был готов об заклад побиться, что раз – два в год, и это ЧП. А в России каждый день и обыденность. Реформаторы, коленвал им в дыхало. А, может, измена Родине? Кому-то же и зачем-то надо, чтобы Россия стала ещё слабее и немощнее. Ведь если у себя дома навести порядок не в состоянии, как можно указывать соседям, что у них там тоже всё не комильфо? Ответят, и совершенно справедливо, в Рашке своей сначала разберитесь.
Мысли эти давно уже не покидали Рассказова. Он к ним привык и думал о проблеме постоянно. Слабая, по своей сути, полиция России – была первой темой во всех его беседах. А о чём ему было ещё говорить с людьми, если он не видел и не знал ничего, кроме уголовного розыска, пропадая на службе сутками. Вероятно, шизофрения. Но Олег подобного диагноза не страшился. И с ним люди живут.
Собутыльник Зайчикова ютился на пятом этаже с престарелым отцом, тоже любящим изрядно выпить. Но дверь квартиры, сколько Олег по ней не тарабанил, никто и не открыл. И пусть. Никуда не денется. А сам убийца, когда его выводили из квартиры под любопытные взгляды проснувшихся и спешащих на работу соседей, опустился на колени перед носилками, на которых лежала накрытая простыней убитая, и долго шептал, будто молитву:
– Прости, любимая. Прости, Алёнушка моя, прости. Я не хотел. Прости, не хотел. Прости. Люблю тебя, и всегда буду любить. Прости. Милая моя, хорошая, прости. Прости, прости, прости…
– Хватит стонать, – тихо прервал дежурный опер Зайчикова, успокаивающе похлопывая его по плечу. – Всё, Саш, всё…
Причитания убийцы были невыносимы, но отогнав его от трупа убиенной им жены, Олег продолжал слышать прощальные мольбы к отнятой жизни. Эти слова назойливо крутились в голове, наизнанку выворачивая отравленную душу. И, глядя, как санитары несут носилки с мёртвой, чья рука безжизненно свисла из-под простыни, Олег вдруг отчётливо понял, что никогда не сможет привыкнуть к увиденному им уже не в первой. Ни за что на Свете он не примет душой того, что один человек может лишить жизни другого, особенно если убийца и убитый – близкие люди. Он, старший лейтенант полиции Олег Леонидович Рассказов, тридцати четырёх лет от роду, как бы ни старался, не сумеет этого понять. Не сможет осознать, как подобное, может случаться. И от этих мыслей на сердце опера тяжёлым грузом свалился ещё один огромный камень. И никто во всей Вселенной уже не сможет раскидать те каменные глыбы, освобождая маленькое, сжавшееся, бьющееся из последних сил, сердце. И душа Олега давно не плачет, а сдавленно и протяжно стонет из-под той груды. И придёт время, когда замолкнет совсем, и Рассказов станет страшным человеком. Нет, существом. Для него больше не будет чужих боли, слёз и крови. Ему никого не будет жалко, как и самого себя. И именно этого он боялся больше всего.