Принцип каратэ (сборник)
Шрифт:
— В кабинку или на свет? — спросила она у старательно и успешно скрывающего растерянность Колпакова и, поскольку он неопределенно пожал плечами, решила сама:
— На свет! У меня шантанное настроение. На втором этаже сегодня будет в самый раз. А зал выберем Голубой. Тебе нравится в Голубом?
Колпаков кивнул, и через несколько минут они сидели за чистым, покрытым голубой крахмальной скатертью столиком у голубой велюровой стены.
Геннадий был в ресторане второй раз в жизни — выпускной вечер их группа отмечала по Гришкиной протекции в «Центральном», и тогда он ничего хорошего в этом времяпрепровождении
— Видишь человека в белом костюме? — таинственно зашептала Лена. — Это Тофик-миллионер. Говорят, у него действительно есть миллион!
Колпаков без интереса оглядел смуглого, претенциозно одетого толстяка.
— Разве это человек? Это медуза. За нашу встречу!
Настроение улучшилось. Этому способствовала праздничная обстановка Голубого зала, не идущая ни в какое сравнение с прокуренным и пропахшим кухней запущенным зальчиком «Центрального», учтивый официант, вылитая впервые за семь лет рюмка коньяка, загадочная, адресованная только ему улыбка Лены.
Она знала много тостов, правильно пользовалась столовым прибором, и, глядя на нее, Колпаков переложил вилку в левую руку, хотя так ему было неудобно.
После третьей рюмки у него закружилась голова, и он, перестав стесняться, взахлеб рассматривал свою спутницу. Широко расставленные, чуть раскосые зеленые глаза, надменно приподнятые брови, короткий прямой нос, большой, красиво очерченный рот. Волосы она подобрала вверх, так что были видны длинная шея и матовые покатые плечи.
Их взгляды встретились. Три секунды, пять, десять, пятнадцать… В такие мгновения каждый видит в глазах другого то, что хочет увидеть. Колпаков видел клочья густого тумана над гладкой темной рекой, низкий, заросший кустарником берег, желтое пятно палатки у крохотной бухточки.
— Мы будто в гляделки играем, Гладиатор! Давай лучше выпьем за добрые воспоминания…
В ее голосе слышались мечтательные нотки.
Колпаков разлил коньяк.
Значит, он не ошибся. Лена тоже все помнит! Ему стало совсем тепло и покойно.
Многозначительно звякнули рюмки.
— В Москве у меня был один поклонник — югослав из торгпредства, он подъезжал к институту на зеленом «Вольво» — девчонки с ума сходили от зависти — и вез обедать в Архангельское, там чудесный ресторан, и места кругом замечательные, особенно осенью…
Колпакова будто помоями окатили. Умиротворенную расслабленность сменила горькая обида. Такая, какую он испытал только несколько раз в жизни, много лет назад, тогда она тоже была связана с Леной, Алькой Гарандиным и его братцем.
Но за прошедшие годы он сильно изменился, стал таким, как хотел, и уже не впадал в беспомощную растерянность, напротив — тут же пришла холодная ярость, побуждающая к ответным действиям.
Видно, на лице отразился всплеск эмоций, потому что Лена поспешно добавила:
— Только не подумай ничего такого…
— Боже упаси. Я понимаю: платонические отношения, чистая и возвышенная дружба.
— Что ты имеешь в виду?
Лицо Лены мгновенно превратилось в холодную маску.
— Только то, что сказал.
— Я
В ледяном тоне презрение и вызов Она безбоязненно шла на обострение, значит, ничуть не дорожила начинающими крепнуть отношениями и явно демонстрировала готовность немедленно их разорвать. Чего проще — встала и ушла.
Геннадий вовсе не желал такого исхода и, очевидно, должен был испугаться собственной дерзости, однако не правота Лены И очевидная бравада этой не правотой привели к иному результату, то глубинное, горячее, сокровенное, в чем весь вечер тонул отточенный рационализм Колпакова, его знаменитое, ставшее притчей во яэыцех хладнокровие и умение владеть собой, та засасывающая субстанция, которая поглотила все достигнутые многолетним истовым служением Системе качества настоящего бойца, вдруг остыла и отвердела, и Колпаков привычно ощутил почву под ногами, выругал себя за потерю самоконтроля, назначил искупляющее наказание — час на кулаках, дополнительный холодный душ и час медитации, после чего вернулся к действительности, особым, появляющимся лишь в напряженные мгновения взглядом охватил ситуацию со стороны, с отвращением увидел себя пьяного, со сбитым галстуком и растрепанными волосами, сидящую напротив красивую женщину, хотя и утратившую окутывавший ее еще минуту назад флер возвышенности и необыкновенности, но все равно привлекательную и желанную, готовую встать и уйти навсегда.
Он рефлекторно поступил как опытный каратека, который, будучи не в состоянии блокировать мощный удар, в последнюю минуту чуть-чуть, чтобы не выдать себя и не тратить силы зря, подается назад или в сторону, пропуская бьющую поверхность в миллиметре от тела.
— Какие намеки? Просто я вспомнил другое — вечернюю зорьку на безлюдном острове, костер, полное отсутствие клева, яркую желтую палатку, дождь, сырость и неустроенность, опоздавшую лодку, последнюю случайно найденную в холодной золе картофелину, серый пасмурный день, холод, скандал дома… Тогда я и подумать не мог, что это был самый счастливый в жизни день… Помнишь, как я грел тебе ноги?
Лицо Лены смягчилось.
— Помню. — Она положила мягкую ладонь на разбитую кисть Колпакова. — Но ведь это было давно, Генчик, так давно — в детстве.
Ответный порыв и забытое обращение разом все изменили, превратив расчетливо подобранную фразу в искренний всплеск дорогих воспоминаний, а красивую своенравную спутницу в единственную и неповторимую горько-болезненную любовь.
Но в это время весельчак в элегантном темносинем блейзере и залитых вином белых брюках затеял приглашать Лену танцевать, с пьяной назойливостью не принимал вежливые отказы и увещевания.
Молча наблюдавший несколько минут за развитием событий Колпаков наконец встал, засунул незадачливому кавалеру палец под ребро и, приподняв, как мясники вздергивают на крючке тушу барана, отбуксировал к столику, вежливо поздоровался с двумя его товарищами и разогнул палец. Бывший весельчак плюхнулся на стул, ошарашенно переживая испытанное впервые в жизни ощущение груза, снятого с крюка подъемного крана.
Пока он испуганно ощупывал грудную клетку, Колпаков спокойно раскланялся с недоумевающими сотрапезниками жертвы и не торопясь вернулся на свое место.