Принцип кентавра

Соляная Ирина Владимировна

Я не буду проклинать тот день, когда встретила тебя, хотя ты лишил меня всего, что было мне дорого. Встреча с тобой напомнила мне, что доверие — слишком дорогой и напрасно покупаемый товар. Ты лишил меня единственного человека, которым я дорожу на этом свете, — Бориса. Мой новый отец, мой учитель, мой хранитель, мой друг, моё зеркало. Я снова вынуждена скрываться, но теперь его не будет рядом со мной, это слишком опасно.

Петер, для того чтобы ты понял всю меру содеянного тобой, я расскажу тебе только один случай из моего далёкого прошлого. 1972 год. Я нахожусь в ожоговом центре г. Антверпена. Я лежу на животе, так как спина, поясница и ноги обожжены и сочатся сукровицей. Моя новая кожа всё никак не хочет появляться, но я не чувствую боли, так как в меня лошадиными дозами вливают обезболивающие препараты. Медицинские сёстры очень внимательны,

доктор мила и предупредительна. Но я должна умереть, площадь ожога слишком велика, да и доктор говорит, что я не хочу жить. Так и есть. Меня нашли на полу в горящей библиотеке, в руках была тряпка, смоченная бензином. У следователя ко мне много вопросов, но ещё больше — у психиатра. Они оба часто приходят ко мне, но я молчу. Ведь я не обязана доказывать, что не убивала собственного отца? Единственный, кто сочувствует мне — Борис Казарин. В клинике умирает его друг Соколовский, который пытался совершить политический акт самосожжения. Борис уже отчаялся как-либо помочь ему, но упорно приходит в клинику. Наверное, уже ради меня. Он много говорит со мной, показывает свои наброски картин. И через несколько месяцев я решаюсь поговорить с ним. Борис — единственный человек, который верит мне, который умеет слушать не перебивая. После смерти Соколовского Борис продолжает приходить ко мне. Он читает мне сказки, мастерит кораблики. Он рисует мне смешных человечков с головами зайцев и котят, мы вместе придумываем с ним продолжение «Алисы в Зазеркалье». Полтора года, проведённые в ожоговом центре, были не самыми плохими в моём детстве. Больше меня не навещает никто. Я знаю, что Лилиана Майер регулярно оплачивает счета за лечение и присылает мне конфеты в глянцевых коробках. Всегда одни и те же. Я не ем конфет и выбрасываю их, даже не распаковывая. Борис смеётся, говорит, что уже можно открывать кондитерскую лавку «Сладкая жизнь». Борис приходит ко мне до тех пор, пока мои раны не заживают. До тех пор, пока меня не увозят в психиатрическую клинику. Это не так уж плохо, по крайней мере, я жива. Надо ли говорить о том, что потом я убегаю именно к нему?

Теперь ты знаешь еще одну часть правды. Чувствуешь ли ты себя обманутым также, как это чувствую я?

Лаура.»

На этом письмо заканчивалось. Ни единого слова о том, что Лаура чувствовала к Хью, но разочарование, презрение и глубокая грусть сквозят в каждой строке. Что же чувствовал сам Хью? Он словно разбил дорогую вазу, осколки которой уже не склеить.

Глава 21. Отчет сдан

Вот и снова Антверпен. Уютное маленькое помещение агентства. Хью Барбер с отчётом в нетерпении ожидает назначенной встречи. «Всё ли я продумал сделал верно?» — спрашивает он себя. В груди его забит осиновый кол, и ему неудобно жить с ним, так как кол сильно этому мешает. Боль не проходит, но окружающие ничего не замечают. Как и писала Юю, он знает только часть правды. И правда в том, что он никогда больше не увидит Лауру.

Ровно в девять утра Хью Барбер в кабинете встречал Юргена Баха.

— Не желаете ли кофе? — сухо осведомился детектив.

— Спасибо, нет. Предпочитаю перейти сразу к делу.

— Найти автора картины было довольно просто, это Борис Казарин, который в настоящее время живёт в Мюнхене. Он является инвалидом, передвигается на коляске. Скверный, жёлчный и сварливый тип. Он долго не хотел рассказывать о своей картине, и потому мне пришлось прибегнуть к некоторым манипуляциям, о которых мне бы не хотелось упоминать. — Хью врал беззастенчиво.

— Продолжайте, — нетерпеливо попросил секретарь.

— Мне удалось узнать, что Борис Казарин был частым гостем в ожоговом центре клиники Антверпена в период с 1972 по 1973 год.

Брови Юргена были удивлённо вскинуты, но он промолчал.

— Да, именно в этот период Борис Казарин случайно познакомился там с Юю. Борис заботился о своём друге, который попал в аварию и получил сильные ожоги, поэтому Борис часто бывал в клинике. Там художник обратил внимание на странную девочку, он рисовал Юю и общался с ней. Они даже подружились. После того как друг Бориса, проходивший лечение в клинике, скончался, то Борис и Юю прекратили общаться. Но память об удивительном ребёнке осталась, и Борис никак не мог выбросить из головы образ белокурой голубоглазой девочки. Ангела. Борис в одном из разговоров обмолвился, что его привлекла амбивалентность Юю: внешность ангела и больная душа убийцы. По свидетельству слуг, которые

работали у Бориса, Борис стал приглашать к себе натурщиц, которые были как на подбор блондинки с голубыми глазами. Немки, голландки, чешки, словачки. Но они были пустыми куклами. И только одна из них — Лаура Брегерсон действительно была похожа на Юю. Она и стала прототипом для картины «Ангел». Лаура Брегерсон страдала наркоманией, и она некоторое время действительно жила у Бориса, помогала ему по дому. Он тщетно пытался вытащить её из пучины порока, — враньё Хью становилось более цветистым и увлекательным. — Но в один из прекрасных дней, она сбежала от Бориса с его нехитрыми сбережениями. Обчистила старика и словно канула в воду.

Юрген продолжал с недоверием буравить глазами Хью.

— Борис Казарин даже попросил меня оказать ему содействие в поисках Лауры Брегерсон. Мне удалось найти её могилу на одном из муниципальных кладбищ Мюнхена.

— Значит, вы получили также гонорар и от Казарина, — усмехнулся с пониманием дела Юрген Бах.

— Наш контракт номер сорок семь этого не запрещает, — также усмехнулся Хью Барбер.

Хью протянул секретарю папку с отчётом и фотографиями. Юрген нетерпеливо её пролистал и немного помолчал.

— Как же так… А где же Юю? — спросил он недоверчиво.

— К сожалению, госпожу Майер я буду вынужден разочаровать. Юю мертва, найти её живой мне не удалось.

— Разве вы искали её тело? — спросил секретарь, повышая тон голоса.

— Нет, — успокаивающим жестом сопроводил свой ответ Хью. — Вы просили меня узнать о девушке на картине «Ангел», я узнал. Боюсь, что спустя пять лет тела утонувшей Юю не найти. Но и свидетельств того, что она жива, мне отыскать не удалось.

Бах снова пролистал отчёт и посмотрел фотографии уже более внимательно. Неясный профиль блондинки на фоне деревьев городского парка, могила Лауры Брегерсон, похороненной год назад, фотографии набросков к портрету «Ангел». Всё это выглядело убедительно и неинтересно.

— Хорошо, мистер Барбер, — Юрген уже потерял интерес к беседе. — Вы отработали свой гонорар. Если будет нужно, то госпожа Майер снова обратится к вам, спасибо. Надеюсь, вам не стоит напоминать о конфиденциальности наших встреч и расследования в целом. Прошу также прекратить какие бы то ни было поиски. Не стоит встречаться со знакомыми семьи Майеров. Негативная информация распространяется слишком быстро…

С этими словами Юрген Бах покинул кабинет Хью Барбера.

Шеф Свенсон заглянул следом и спросил:

— Можно пить шампанское и делить барыши?

Хью уныло махнул рукой, что означало: «Делайте что хотите», а сам, сославшись на усталость, пошёл домой. Не хотелось никого видеть и слышать.

Дома Хью Барбер впал в запой. Впервые в жизни. Он пил уже три дня, и голова его превратилась в колокол, а живот — в пивной котёл. Зато ушли все мысли, кроме одной, что Хью Барбер есть суть поганый неудачник и отпетый негодяй. Мать укоризненно вздыхала, просила и уговаривала. Всё без толку.

На четвёртый день в квартиру к Барберу пришёл его начальник Свенсон. Свенсон грузно плюхнулся в кресло и недовольно спросил Хью: «Ты почему отлыниваешь от работы? Ты несколько дней в городе, но в офис и нос не кажешь, и не сдал отчёта?». Хью двинулся к холодильнику и поискал банку пива. Пива не было, ни одной уцелевшей банки или бутылки, зато пустых бутылок и засохших объедков было предостаточно.

— Что празднуешь? — тем же недовольным тоном осведомился Свенсон.

— Праздную, что я отпетый мерзавец и к тому же дурак, — хмуро ответил ему Хью и икнул.

— Выкладывай, — коротко приказал Свенсон.

— Дело закончил. Ик! Гонорар получил. Ик! Пропить пока не успел. Ик! Ик! — отрапортовал Хью.

— Тогда объясни мне, милый друг, отчего госпожа Майер сегодня утром в ярости посетила мой офис и забросала меня сотней вопросов? — Свенсон не скрывал удивления и злости.

— Что ей было нужно, шеф?

— Не знаю, что и думать. Мне кажется, что мы сели в лужу. Мы в чертовской заднице! Так же гневно заявил Свенсон. — Лилиан Майер вне себя. Мало того, она напугана. Она заявила, что ты вошёл с каким-то преступником в сговор, чтобы обвести вокруг пальца её. Только знаешь ли, глупый мальчишка, еще не родился такой хитроумный господин, кто облапошит старуху Майер!

— Шеф, я совершил несколько больших и мелких глупостей. Я запутался. Я не знаю, что делать.

— Протрезветь и к вечеру — ко мне. А теперь — отдай мне всё, что ты в действительности нарыл и накопал по делу Юю Майер.