Принцип крекера
Шрифт:
«Критикует плаксу, кокетка…»
Чернокожих пассажиров было немного. Капитан Глеб Никитин не спеша рассматривал карибские лица и отмечал явные отличия их черт от оригинально африканских, всяких там сенегальских, ангольских… Пожилые негритята — и тот, что в пиджачке, и приличный дедушка из первого салона — своими прокопченными физиономиями и бородками напоминали ему одного знакомого якутского охотоведа.
Прозвучало объявление по бортовой трансляции, и сразу же замелькали экраны маленьких телевизоров, вмонтированные в спинки впереди стоящих кресел.
Дама, сидящая чуть наискосок от Глеба, увлеклась географией полета
Глеб пощелкал пультом в подлокотнике кресла. Пассажирам предлагались вчерашние новости, реклама, какое-то кино, еще кино, крикет, старые корабли… Ну надо же! Просмотр в полете на Антигуа фильма про пиратов Карибского моря был бы явным перебором!
Капитан Глеб включил радио. Сначала выбрал джаз, потом другое. Неуклюжие наушники славно грели голову, но звуки при этом предлагались не очень качественные. Знакомо и классно запел Крис Норман.
«Сейчас бы Валерке его послушать…»
И без того приглушенные самолетные звуки вдруг уменьшились до незаметности и спрятались за пределами наушников. Жизнь вокруг продолжалась, но он не имел к ней никакого отношения.
Большой Брат в очередной раз подозвал стюардессу, бесшумно помахал перед ее внимательной и услужливой мордашкой громадными ручищами. Потом, когда она поднесла ему гроздь маленьких прозрачных бутылочек, радостно вскочил, мгновенно высосал одну емкость, без звука открыл другую, огляделся по сторонам и огорченно вздохнул, увидев перед собой лица множества спящих людей. Глеб тоже попробовал прикрыть глаза.
«Не время, Брат, потерпи, мы с тобой потом это дело обязательно поставим на повестку дня… Но потом».
Те, кто не спал, занимались туалетами. Множество красноречивых указателей в салоне предлагали справлять межконтинентальную нужду и в носу, и в корме самолета… Ближайшие к их креслам санузлы располагались в центре салона. Колонну, которую образовывали средние сдвоенные туалеты, обтекали потоки непрерывно перемещающихся вокруг них пассажиров.
Еще до взлета какой-то карибский гражданин безо всякого стеснения юркнул в ближайший санузел. Глеб флегматично отметил: «На рейсе «Аэрофлота» обслуга ему за такое вольнодумство оборвала бы руки и все остальное…»
Подходы к ватерклозетам не прикрывались ни занавесками, ни ширмами. Высокоцивилизованные мужские и женские особи спокойно вклинивались в очередь, задумчиво мнущуюся около сортира, и на каждого человека, пока он не скрывался за вожделенными дверцами, с интересом глазела добрая половина самолета, добродушно угадывая и понимая при этом его самые сокровенные желания.
…Потом незаметно пришло время обеда, и между кресел начали резво кататься продовольственные тележки. И опять Глеб Никитин обратил внимание на различный стиль подачи. Здешние стюарды, двигающие по проходу емкость с едой или посудой, каждый раз почему-то успевали замечать спешащего навстречу им пассажира и непременно при этом вежливо отъезжали в сторону.
На обед сегодня им был послан замечательно горячий цыпленок, салат и тоненький до прозрачности кусочек семги. Десерт в виде куска фруктового пирога предполагалось запивать витаминным напитком.
— Шампанское, вино, пиво?
Глеб посмотрел на бейджик с именем стюардессы, прикрепленный к лацкану ее форменного пиджака.
— Красное вино. И еще, Джил, прошу вас, не предлагайте мне больше ничего до самой посадки.
Есть не хотелось, но, понаблюдав за здоровым аппетитом ребенка по имени Машка, Глеб Никитин понемногу и сам справился с принесенными продуктами. Янни, подмигнув ему, с удовольствием выпил бокал шампанского.
«А ведь когда-то на самолетах «Аэрофлота» было гораздо чище, чем в этом «Боинге», да и кормили вкуснее, чем на всяких там иноземных лайнерах…»
Второй, кажется, рейс его штурманской жизни закончился тогда на Канарских островах. Они сдали свой траулер в Санта-Крусе подменной команде, собрали личные вещи и отправились на испанском «Боинге» в сторону родной Москвы. Он первый раз летел через океан, смотрел на все широченными глазами! В салоне в первые минуты полета стоял шум, гам; после шести месяцев сугубо мужской рыбацкой компании они радостно глазели на стюардесс, гоготали в их адрес всякие неприличности. Потом так же, как и здесь, им принесли еду, разные мясные кусочки, вкусные крендельки и каждому по маленькой бутылочке пива или, на выбор, по рюмке коньяка! Жизнь становилась просто чудесной….
После обеда он протопал в туалет, поудивлялся уже там: салфеточки, зеркала огромные, разноцветное пахучее мыло разложено маленькими кусочками, туалетная вода, розовая и лимонная, для протирки разных важных частей тела! Потом, еще через полчаса, их боцман, здоровенный молдаванин, и тралмастер, пожилой, дубленый всеми океанами белорус, начали орать песни!
«Да они же поддатые! Откуда взяли-то?!»
То, что на их пароходе к концу рейса не оставалось ни капли жидкости, пахнущей алкоголем, мог ручаться каждый из экипажа. Ну, удалось, вроде, боцманюге выклянчить у непреклонной стюардессы еще одну рюмочку коньяка… Вроде как. Так ведь для такого шикарного мореходного организма пятьдесят граммов любого напитка были как благорастворение воздухов, не более… Загадка мучила его тогда не очень долго. Заглянув в знакомую уже туалетную кабинку ополоснуть руки, он еще раз восхитился зеркалами, кусочками мыла и…
Две литровые бутыли туалетной воды, в самом начале их полета радовавшие глаз перламутром нежнейших цветов, были цинично пусты! И лимонная, и розовая. Боцман и тралмастер поступили с напитком тогда со всей пролетарской беспощадностью.
Потом он вспомнил, как они с Валеркой варили на борту «Балтики» уху. Набегавшись за рабочий день по порту, навозившись с корпусом яхты, с веревками, со скобами и парусами, к концу смены они оба обычно страшно хотели есть. Валерка в обязательном порядке топал тогда в береговой рыбцех, притаскивал оттуда пару-тройку свежих нелегальных рыбин; вместе они их чистили, потрошили, ставили на электроплитку обширную алюминиевую кастрюлю…