Принцип причинности
Шрифт:
– Нет.
– Понятненько… Что ж, спасибо за работу. Можешь быть свободен.
Роман кивнул и молча ретировался из кабинета. Эх, Рома, Рома! Ты просто не знаешь, что проблему векторного представления L-чисел все же можно решить. По крайней мере, попытаться. Меня осенило сегодня утром – можно попытаться использовать геометрическую интерпретацию чисел как сети эллипсоидов в n-мерном пространстве. Ту самую сеть, что придумал сам Минковский задолго до того, как занялся пространством-временем. И я попробую, непременно попробую. И всё у меня получится с числами Демона.
Вечером, когда я вернулся домой, Машка с Владой вовсю чаёвничали на кухне, причём добрые три четверти бутылки джина они уже оприходовали. Джин был настоящий, английский, мне его привезли в подарок из Лондона в прошлом году. Ну как было не присоединиться к теплой компании? Тем более под такую славную закуску? Тут тебе и лимон, порезанный крошечными ломтиками-полумесяцами, и чёрные маслины с влажными боками, и маслянистые зелёные оливки, и невесомый, тонкий до прозрачности карбонад, и мягкий, душистый, в круглых дырочках, сыр. Они пили джин без тоника, обсуждая всё тот же вопрос – как Владе поскорей найти мужа. Лучше чтоб с квартирой. Но едва я уселся с ними за стол, дамы тут же заговорили о высоком. Вернее, заговорила Влада. А Машка больше слушала.
– Мне, – сказала Влада, – как и любому нормальному человеку всегда хочется совершенства. Но понимаешь, что это нереально, ведь гармония – она или есть, или её нет.
– Ты полагаешь, Влада, любой человек хочет совершенства? А ведь несовершенство – оно тоже совершенно в своём несовершенстве.
– Не понимаю. Как это несовершенное может быть совершенным?
– Не страшно, бывает, – улыбнулся я, – А гармонию чего ты ищешь?
– Прежде всего, я хочу гармонии и уважения.
– Уважение просто так получить нельзя, его придётся заслуживать. И всё же – гармонии в чём ты так жаждешь? Она бывает разная. Или ты про гармонию души и тела?
– Конечно же да!
– Ну не знаю… Возможно ли это даже в самом принципе. У меня вот не получается слитности: душа рвётся к светлому, скажем, к водке с солеными огурцами, а тело требует низменного, прозы. Жареной картошки с молоком. А разве можно совмещать соленые огурцы с молоком? Нет. Вот и получается, что гармонии в жизни нет.
– Словом, Влада, мужа тебе надо искать, – подвела неожиданный итог беседе Машка, – и чем раньше, тем лучше. А я пока спать пошла. Чао!
Я тоже засобирался ко сну – джин всё равно уже закончился, закуска тоже. И тут зазвонил телефон. Я снял трубку сказал раздражённо:
– Слушаю.
– Алло! Это Владимир.
– Какой Владимир, ночь на дворе!
– Какой-какой… Вовка Мишин!
10. Рукопись
…встречал на вокзале. Славка и Васька выбрались из вагона – рослые, краснолицые, широкоплечие, загорелые. Андрюшка тут же позавидовал им – он, худой до субтильности и бледный, на их фоне казался заморышем. Одно слово – городской. Ребята легко подхватили свои огромные (и наверняка тяжёлые) пожитки – чемоданы и мешки, и бодрой походкой двинулись вперёд. Андрюшке доверили авоську с бумажным свёртком – до обидного невесомую.
– Куда идем? – жизнерадостно осведомился Славка.
– На троллейбус, направо, – ответил Андрюшка. – А Вовка почему не приехал?
– Не захотел, наверное, – ответил Славка.
– Вы что, не знаете, захотел или нет?
– Не-а. Мы года три вообще его не видели.
– Ну и что же. Меня тоже два года не видели.
– С тобой-то мы хоть общаемся. То позвоним, то напишем. То родственники гостинец передадут. А с ним как-то перестали потихоньку встречаться, и всё. Странный он стал в последнее время. И невесёлый.
– А я слышал от бабы Нюры, что он уехал с матерью в Невьянск жить, – объявил Васька.
– А где это?
– Не знаю. Далеко, наверное.
Они подошли к остановке. Троллейбус, видимо, только что ушёл, потому что под навесом было всего два человека – седой сгорбленный старик в очках на резиночке, с тростью и с авоськой, и плотного сложения жизнерадостная дама лет сорока. На даме надето было белое, в крупных красных цветах, платье с глубоким декольте, и дорогие лаковые туфли на высоком каблуке. В руках она держала замшевый ридикюль. Дама была явно в хорошем расположении духа – улыбка не сходила с её круглого лица, а две кокетливые ямочки только добавляли задора. Увидев Ваську, она весело воскликнула, будто умиляясь:
– Ой, какой кудрявый мальчик!
Так умиляются трёхмесячному ребёнку, намочившему пелёнки. Ну откуда ей было знать, что Васька с детства не переносит упоминаний о кудрях? Он хмуро посмотрел ей в лицо, будто взвешивая что-то в уме, и медленно, с расстановкой, ответил:
– А насрать тебе под рыло!
Дама охнула, переменилась в лице, но тут же взяла себя в руки, величественно отвернулась, пробормотав под нос что-то вроде «ну, знаете», и, гордо вскинув голову, с важным видом покинула остановку.
– Васька, ты чего? – удивленно спросил Андрюшка. – Незнакомая женщина. Она, может, тебе в матери годится…
– А чего она?! – возмущённо заявил Васька. – Я её трогал?
И тут подошёл троллейбус.
В квартире ребята распаковывали чемоданы и, смущаясь, вручали Андрюшкиной маме гостинцы. Васька – трёхлитровую банку меда с дедовой пасеки, а Славка – домашнее облепиховое масло, варенье из калины, от давления, и черёмуховую настойку. Мама усадила всех троих за стол, чаёвничать, и начала расспрашивать, кто как поживает в Кадочниково и куда собрались поступать ребята. Из этих разговоров Андрюшка узнал, что все его (а больше, конечно, мамины) родственники живы-здоровы, что дед, хоть ему и под девяносто, ещё бодр, только стал хуже слышать, что комарилка до сих пор действует и исправно истребляет насекомых, уже в трех метрах от неё комары не кусаются, и можно спокойно читать газету, и что Славка отправил письмо в Москву, в патентное бюро, чтобы получить на неё Авторское Свидётельство. Ещё выяснилось, что Васька приехал поступать в горный, на геолога, и что первый экзамен у него уже через неделю. А Славка здесь проездом, он навострил лыжи в Москву, собрался попытать счастья в МГУ, на математика. Или на журналиста, как получится. А про Андрюшку мама рассказала сама, что он будет поступать в политехнический, на радиофак. И что он три месяца ходил на подготовительные курсы и теперь наверняка вступительные экзамены сдаст. Ему стало неудобно, он даже зарделся от стыда, показалось, что по отношению к друзьям он поступает нечестно с этими курсами, но они похвалили его совершенно искренне, молодец, мол, так и надо, мы бы, если смогли, тоже бы на курсы пошли.
Так, за разговорами, они просидели за столом до вечера. А потом мама захлопотала, начала доставать подушки, широко взмахивать простынями – стелить для мальчишек в Андрюшкиной комнате. Она проследила, чтобы они все умылись и улеглись, ну в самом деле, как с маленькими, а потом выключила свет и ушла на кухню. Ребята, само собой, зашептались, время от времени переходя на приглушённый басок. Неудивительно, ведь они не виделись уже три года. Вернее, не видели Андрюшку. И совершенно естественно, что разговор зашёл о Вовке.