Принцип вины
Шрифт:
— Заграничный можно?..
Егоров тяжело вздохнул: «Нет, точно псих», но вслух сказал:
— Вы ж не в Давос собрались... Записывайте адрес.
— С удовольствием.
Записав адрес изолятора, Толстых поднялся со стула с таким видом, словно провернул удачную сделку. Обговорив сантехнические детали, посетитель удалился.
Подполковник устало облокотился на спинку стула, «Бывают же чудики на белом свете... Другой скитается по стране, живет, как кот помоечный, лишь бы подальше от камеры, а этот сам просится!.. И ведь всерьез думает, что тем самым авторитет заработает...
Посетитель отвлек его от похмелья, но теперь оно снова заявило о себе нудной головной болью. Егоров достал походный стаканчик, налил пятьдесят граммов коньяка, подумав, добавил еще столько же и залпом проглотил обжигающую жидкость. Боль-злодейка отступила. Теперь можно спокойно прикинуть, какой выбрать цвет унитаза.
Чуть позже он вызвал по внутреннему телефону местного сантехника. Матвеич, кудрявый мужик с рыжими усами, заставил Егорова ждать себя целых пятнадцать минут.
— Ты где ходишь столько времени?! — накинулся на него штабист.
Сантехник был мрачен и невозмутимо спокоен.
— Сифон ставил...— с вызовом ответил он.
Понимать, очевидно, следовало так: я один на все управление, а вас, бездельников в погонах, до хрена и больше. Дергаете с утра до ночи, а платите копейки! Уволюсь на хрен!.. Захлебнетесь без меня в вашем дерьме!
За последние годы, занимаясь хозяйственными вопросам, Егорову доводилось встречать непьющих плиточников, штукатуров, маляров, электриков, но ни разу — трезвых сантехников. Может, сантехник — это не профессия, а тоже карма? Как у них, у ментов?..
— Ладно, пошли...— примирительно буркнул Егоров. Они проследовали по длинному коридору главка к мужскому туалету.
В отличие от начальника, Матвеич похмелиться еще не успел, полому каждое слово Егорова отзывалось в гол о не противным звоном.
— Ну вот что, Золотарев, слушай сюда. За два дня демонтируешь все унитазы.
Сантехник с говорящей фамилией («золотарем» когда- то называли человека, который вычерпывал в бочку фекалии и вывозил за город) тоскливо осмотрел предстоящий фронт работ.
— Шведские поставим! — подбодрил Егоров.— По всему главку!..
— А ходить куда?..
Егоров на секунду задумался.
— Ничего, потерпят...
Но в этот момент он вдруг вспомнил о себе любимом. Внимательно посмотрел на стройный ряд замызганных унитазов:
— Один оставь...
От метро до изолятора было рукой подать, но Геннадий Ефимович не торопился. Он медленно тащился вдоль набережной, немного скособочившись из-за тяжести сумки, оттягивающей правое плечо. Солнце освещало узкие зарешеченные окна, Нева безразлично несла свои темные воды в залив, вдалеке виднелся Смольный собор, мимо проходили красивые девушки, проносились машины... На душе бизнесмена скребли кошки. Решение провести неделю в тюрьме уже не казалось ему столь удачным. Мрачное строение изолятора несло на себе печать безысходности. Толстых немного постоял перед закрытой дверью, собрался с духом и нажал на кнопку звонка.
Его проводили в кабинет подполковника Лихарева. С первого взгляда тюремщик показался Толстых похожим на бухгалтера его фирмы. Такой же маленький, как Пельц, и седоватый. С морщинистым покатым лбом и набрякшими мешочками под глазами. Особенно похож был нос — шишкой, вроде картофелины. И глаза под мохнатыми бровками маленькие и острые, с хитрыми искринками в глубине. Лихарев только очки не носил. Это сходство с бухгалтером помогло Толстых преодолеть робость, когда он вошел в кабинет.
Напротив Лихарева сидел майор внутренней службы Слепцов. Он взглянул на несуразную фигуру зэка-добровольца, на его пузатую, набитую вещами и снедью спортивную сумку и отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
Лихарев кивнул на Толстых:
— Ты ему статью поприличней подбери.
Слепцов оценивающе взглянул на бизнесмена.
— Сто шестьдесят вторая, часть два. Пойдет?
— То что надо... — одобрил Лихарев.
Стесняясь своей юридической безграмотности, Геннадий Ефимович поинтересовался:
— А что это?..
Глядя на этого чудака, Слепцову безумно хотелось расхохотаться, но здесь, в тюрьме, люди умели скрывать свои чувства.
— Вооруженный разбой. Авторитетная статья.
Начальник следственного изолятора уточнил детали:
— Только бумаги как следует оформи. Вдруг прокуратура нагрянет...
— Я ему тихую камеру подберу,— пообещал зам.
Начальник перевел взгляд на Толстых.
— А вы, главное, никому не слова. И не бойтесь. Не так страшна тюрьма, как ее клиенты, ха-ха-ха...
Лихарев посмотрел на кислую физиономию «добровольца» и решил его поддержать:
— Зато через пять дней на волю. С чистой, как говорится, совестью...
Геннадий Ефимович хотел бодро улыбнуться, но получилась жалкая гримаса, как у человека, которому сообщили, что его болезнь серьезна, но, в принципе, излечима.
Слепцов добавил:
— И справку вам выдадим! Все как положено. Настоящую, с печатью.
Давая понять, что аудиенция закончена, Лихарев раскрыл какую-то папку и обратился к Толстых:
— А теперь идите с Валерием Борисычем. Он введет вас в курс дела, легенду сочинит, в общем, объяснит что и как...
Проходя по гулким тюремным коридорам, Толстых погрузился в свои мысли и по большей части не вдумывался в смысл «золотых» наставлений, которые давал ему Слепцов. Как только Геннадий оказался на его территории, он сразу перешел на «ты».
— Запомни сразу два правила. Если здороваешься, не тяни руку и не дергайся, когда тебе руку подают. Произнесенного имени достаточно. Во-вторых: поменьше говори и еще меньше отвечай. Тут за каждое слово спросить могут. Забудь слово «дай». Сам — делись. Не матерись и не свинячь, нерях не уважают. И главное — избегай разговоров на сексуальные темы. Если при входе бросят под ноги полотенце, не поднимай, а вытри об него ноги. Не обменивайся вещами, даже если предложат. Могут обвинить в барыжничестве. В общем, на пять дней достаточно. Одним словом, веди себя достойно, и все будет пучком. Статья у тебя авторитетная.