Принцип вины
Шрифт:
Костя чувствовал, что мать что-то недоговаривает. У нее было какое-то виноватое выражение лица, которое появлялось всегда, как только речь заходила об отце. Он прекрасно знал, что если она сама не захочет рассказать, из нее ничего клещами не вытянешь. Будет уходить от ответа или просто отмалчиваться... А вопросы оставались — много вопросов. Особенно после того, как его «прокатили» с работой в банке. Вопросы теснились в его голове, как люди в вагоне метро в час пик.
Тот босс из банка сказал, что отец сидел за убийство... Костя пытался сосредоточиться на этой мысли, но оставалось слишком много белых пятен. Получалось, что кто-то из них лжет: либо этот банковский крючок, либо мать. Костя никак не мог себе представить, что такой человек, как его отец, мог кого-то убить. И при чем здесь история с автокатастрофой?..
Вспомнилось лицо начальника службы безопасности. Почему он прятал глаза? Почему не сказал прямо все, что знает об отце?..
В тот день они отправились с мамой на кладбище. Погода выдалась пасмурной, солнце где-то пряталось за свинцовым потолком туч, вороны, эти вечные спутницы погостов, устроили при их появлении настоящий концерт, словно люди вторглись в их тщательно оберегаемую обитель...
Мать и сын расположились на скамейке, притулившейся рядом с двумя черными кусками мрамора. На одном из них была фотография пожилой женщины и надпись: «Борисова Тамара Петровна. 06.04.33 — 17.07.93 гг.». На другой — фотография мужчины тридцати— тридцати пяти лет и надпись: «Григорьев Валентин Андреевич. 14.09.57-21.02.95 гг.».
Сухие строчки, за которыми целых две жизни...
Надежда Васильевна молча достала из сумки букетик цветов, яблоко, кусочек хлеба, налила немного водки в пластмассовый стаканчик. Все это она аккуратно разложила на могильной плите...
Наблюдая за матерью, Костя испытал острый приступ жалости. Глаза, полные тоски, опущенные плечи, слишком много морщинок для сорокадвухлетней женщины. Захотелось, как в детстве, прижаться к ней и ощутить теплые ласковые ладони на своей голове... В тот момент он даже немного позавидовал слабому полу. Родись он девочкой, и такой поступок выглядел бы совершенно уместным, но он мужчина, более того, десантник, и не должен показывать свою слабость.
Справившись с эмоциями, Костя взял мать за плечи, усадил рядом с собой, разлил по стаканчикам оставшуюся водку, пустую четвертинку спрятал в сумку.
— Давай, мам, отца помянем. Уже восемь лет...
Костя давно заметил: водка, выпитая на кладбище, рядом с могилами близких, действует как-то по-особенному. От нее не пьянеешь, напротив, голова проясняется, приходит понимание того, что смерть отбирает близких всего лишь на время. А там, за чертой вечности, все увидятся вновь, и не будет больше загадок...
Надежда Васильевна слегка пригубила свой стаканчик. Погруженная в мысли, она механически кусала бутерброд, находясь где-то очень далеко от могил, сына, ворон и противного ветра, проникающего под одежду. Глядя на могилу отца, Костя произнес:
— Перед самым праздником умер...
— Да, перед праздником.
— Мама, ты ничего не хочешь мне рассказать?..
— Что тут расскажешь, сынок... Все под Богом ходим...
Они шли по центральному проходу. Костя держал мать под руку. Слева, возле самой дороги, он заметил свежую могилу. Памятник поставить еще не успели, и над холмиком земли возвышался простой крест. На металлической пластине была сделана надпись: «Оля Кольцова 1987-2003».
Мысли о бренности человеческого существования снова полезли в голову: «Девочка, совсем молоденькая... впереди была вся жизнь, надежды, мечты, любовь... А вместо этого — могильный холмик и разбитые сердца родителей».
Размышляя об этой несправедливости, он вновь вспомнил об отце:
— Расскажи мне, как он умер...
— Ну я же тебе говорила: умер в тюрьме, сердце не выдержало.
— Мне тогда сколько лет было? Одиннадцать, да?.. А где же я был?..
— В пионерском лагере.
— Это я помню. Вроде пацан взрослый, уже не маленький. Что же ты меня не взяла тогда на похороны?
Он увидел, как мать еще больше сгорбилась, словно его вопрос повис на ней тяжким грузом. С трудом выговаривая слова, она произнесла:
— Мы не хотели тебя беспокоить, потому что это было очень... страшно... И тяжело...
Почти всю дорогу до дома они молчали. Каждый думал о своем. Костя решил, что больше никогда не будет тревожить мать своими расспросами.
Вернувшись домой, Костя позвонил Наташе. В ту минуту он отчаянно нуждался в родном человеке, который сможет выслушать, понять, развеять мрачные мысли, которые не давали покоя.
Судя по голосу, девушка пребывала в приподнятом настроении. И еще Косте почудились фальшивые нотки в ее интонации: так приветствуют приятелей из прошлого, с которыми не виделись целую вечность,— вроде как рады, но в искренность этой радости что-то не верится.
Костя отогнал эти мысли, но неприятный осадок в душе остался.
Наташа вела беседу в своей обычной манере: задавала вопрос за вопросом, не дожидаясь ответа.
— Ты куда пропал?.. Как у тебя с работой? Тебя можно поздравить?.. Сашка звонил?.. Кстати, завтра намечается вечеринка!.. Придешь?..
Григорьеву не очень нравилась компания, с которой общалась Наташа. И не потому, что к нему там плохо относились или корчили из себя «крутых». Ребята как раз попались нормальные. Просто в студенческой тусовке он вспоминал, что надо браться за учебники, готовиться к поступлению в вуз и одновременно устраиваться на работу. А на сегодняшний день похвастать ему, к сожалению, было нечем.
— Натуш, может, отложим? Просто хотелось с тобой поговорить, и вообще, я по тебе соскучился.
На этот любовный пароль она всегда отвечала «я тоже», но тут почему-то промолчала. Вместо этого по-детски обиженно произнесла:
— Костик, я обещала, что мы придем. У тебя все в порядке?
Ему показалось, что последний вопрос она задала чисто из вежливости, словно ей абсолютно безразлично, в порядке он или нет.
«Впрочем,— решил он,— может, все это плод моего воображения. Втискиваю в свое настроение всех окружающих, а потом подозреваю, что они со мной неискренни».
— Все нормально. Когда вечеринка?..
— Завтра в семь в общаге.
— Натуш, у меня только одна просьба... После тусовки пойдем ко мне.