Принцип высшего ведовства
Шрифт:
Мне не было страшно, а сон не был кошмаром. Я действительно ждала кого-то… Близкого, понятного. Не врага.
И он вошел: высокий, плечистый. Кремовые брюки с наглаженными стрелками, белоснежная рубашка с коротким рукавом, открывающая взгляду крепкие загорелые бицепсы. Кистей рук почему-то я не разглядела, хотя, конечно, руки были на месте. Я подняла глаза и очень спокойно уставилась на размытое пятно вместо лица. Да-да, незнакомец из сна, с другой планеты! Но страха не было. Я смотрела на него с интересом, как будто он должен был сообщить нечто важное – не только для меня, для всех нас…
– Ждешь? – спросило меня это пятно.
Я кивнула.
– А я вот что подумал. Оставлю-ка я
А-а, так вот значит кто этот человек без лица!
Впору бы испугаться – но нет. Где-то в глубине души я точно знала, что сейчас… именно в эти мгновения Яков Шпренгер не причинит мне никакого вреда.
– Но он тебя разыскивает, – собравшись с духом ответила я.
– Он может меня разыскивать также долго, как будет стоять этот мир, – в голосе змейкой скользнула насмешка, – это его право. Мне же он не нужен. Разве стала бы ты рисковать собой, чтобы сохранить пустую консервную банку? Нет. Вот и он для меня… все та же банка. Я ему нужен, он мне – нет. Так что, леди и джентльмены, можете искать меня и дальше. Меня же нынешнее положение вещей вполне устраивает.
– И даже то, что мы связаны?
Яков пожал плечами.
– И что с того? Не стоит себя переоценивать, Валерия. Ты болтаешься на мне подобно мерзкому клещу, не буду отрицать. Но ведь это можно и потерпеть. В конце концов, все люди смертны, а молодые ведьмы в особенности. Что мне твоя жизнь против того, что было мной прожито? Тем более… тем более, что рана твоя медленно сводит тебя в могилу.
Перед глазами поплыло. А потом вдруг я увидела себя на дне глубокой ямы, сырой и холодной. Узкой настолько, что даже наклониться представлялось невозможным. Голубой квадрат неба сверху, пласт чернозема, ниже – коричневая глина, за ним – слой мусора, неведомо как сюда попавшего. Из земли, со всех сторон торчали корешки, тонкие, толстые. Я ухватилась здоровой рукой за толстый корень, подтянулась, уперлась коленками в колкую земляную стену… Еще чуть-чуть, и… Выбросила вверх перебинтованную руку, но ослабевшие пальцы скользят, а на предплечье стягивается колючая проволока, выжимая слезы из глаз…
– Держись! Я тебя вытащу!
Вдруг в голубой рамке неба появилось знакомое лицо. Зеленые глаза дикой кошки, рыжие волосы, заплетенные в две тугие косички… Джейн!
– Держись, давай руку…
И она вцепилась в мою ладонь. Я завопила, слезы брызнули из глаз – господи, да уж лучше сидеть в яме, чем терпеть такое.
– От…пусти!
– Я тебя вытащу, – быстро повторила Джейн, – терпи.
…И я оказалась снова в спальне. Ни Джейн, ни Якова, ни моей могилы. Как будто мне приснилось что я проснулась – такое бывает, реальность мешается с иллюзиями. А может быть, и нет никаких иллюзий? Говорят, что во время сна наша душа путешествует по множеству существующих реальностей, и какие-то из них – наше будущее, а какие-то – уже пережитое и неисправимое прошлое… Но, разжав здоровую руку, я увидела сережку Джейн, а под ногтями было черным-черно, как будто я руками рыла землю.
– Джейн, – прошептала я. Или мне приснилось, что я прошептала.
И тут же снова распахнулась незримая дверь, обрушивая на меня то, что помнила одинокое, потерявшее пару украшение.
…Таверна эта в предместье Базеля еще помнила ужасы чумового поветрия. Она горела не один раз, и все равно отстраивалась, вырастала вновь из пепелища подобно фениксу – хотя, конечно же, куда больше походила на альва, корявого и приземистого, чем на сверкающую бессмертную птицу.
Внутри, ранним утром, было пусто и тихо. Стены, покрытые слоем грязи и жирной копоти, земляной пол, в котором навеки остались втоптанные кости, столы, над которыми с интересом вились изумрудные мухи.
Мария… Ох, нет, Мария давно покоится в родовом склепе… Джейн сидела в углу, слепо глядя в наполненную водой кружку с отбитой ручкой. Первую неудачу тяжело пережить. Как смотреть в глаза Наставнику? Как сказать о том, что враг ускользнул, оставив на своем месте демона? Дар, неиспользованный дар палача скребся под грудиной словно живая личинка, требовал выхода. Казалось, еще чуть-чуть, и разорвет когтями живот, вырвется наружу, разбрызгивая кровь по засаленной лавке… Но нет. Наставник учил, как сдерживать свой Дар и одновременно свое проклятье. Это ведь просто, думать так, словно ничего и не было. Как будто не просыпалась она в каменном гробу, как будто не ломала ногти в отчаянной попытке выбраться, как будто не кричала, не звала Бога. И Он пришел, спас. Наставник, человек без имени, в простой коричневой рясе. Во взгляде его было искреннее, неподдельное сострадание, и бурчал он – мол, если бы не ночь, проведенная в каменном саркофаге, вызревший Дар был бы совсем другим. А так Джейн стала просто палачом, подобием своего карающего меча. Ну, а Дар – его можно стреножить, спеленать и усыпить, до поры до времени. Пока не покажется истинный враг, богомерзкая тварь, которую нужно было уничтожить.
Она неподвижно сидела – щуплый рыженький паренек – и почти не ощущала веса кольчуги. Привыкла за время путешествия, а ведь поначалу коленки подгибались и спину ломило… Сидела и все пыталась высмотреть на дне кружки грядущий путь. Но – отвлекли, протяжно заскрипела тяжелая дверь, и в зал ввалился монах-доминиканец, круглый как шар, ряса под мышками и на спине потемнела от пота, тройной подбородок трясется…
Джейн вздрогнула. Монах переваливался с ноги на ногу у порога и смотрел на нее совершенно бесстыдным, оценивающим взглядом. Ах, посмей он так смотреть на нее раньше, в прекрасном Виндзоре! Голова бы уже красовалась на острие пики, не меньше.
«Но я же рыцарь?» – Джейн тряхнула коротко обрезанными вихрами, вызывающе вздернула подбородок и руку положила на рукоять меча.
Монах двинулся к ней по-утиному, размахивая толстыми, потными руками.
«Ну так я тебя проучу по-рыцарски!»
Она так ничего и не успела предпринять.
Жирное тело слуги Господнего вдруг обрело ловкость охотничьего пса; грациозно склонившись к столу, он быстро пробормотал:
– Ищи в Шато де Шильон. Под основанием замка, отдельно от прочих узников.
И, крутнувшись на одной ноге, монах поспешил к выходу. Торопился он так, словно боялся быть замеченным кем-либо, кроме одинокого рыжего паренька.
Шато де Шильон…
Джейн слышала об этом месте, о неприступной твердыне на озере. Даже Наставник любил вспоминать годы, проведенные в каменных казематах, там, где холод скалы выпивает из тела самую жизнь, и где к столбам прикованы пленники…
Она хотела броситься вслед за монахом, чтобы расспросить его как следует – кто таков, кто подослал… Но внезапно передумала. Доминиканец очень боялся, что его заметят или запомнят. Ну, а в Шато де Шильон добраться можно. Осталось только найти того, кто мог бы вскрыть любой замок.
…Я открыла глаза. Теперь уже по-настоящему проснулась. Ногти чистые, в руках – ничего. Значит, все это приснилось? Яков, человек без лица, Джейн, туша неизвестного доминиканца, засиженная мухами таверна…
И вдруг медленно, очень осторожно повернулась дверная ручка. Я опустила ресницы – если это Эрик, пусть думает, что сплю.
– Эрик, ты просто идиот, – в сердцах сказала Джейн, – ты ее губишь. Зачем ты делаешь из нее еще одного палача? Ведь это совершенно, абсолютно бессмысленно в ее положении, о котором ты, между прочим, умалчиваешь.