Принцы и нищая, или Золушка на двоих
Шрифт:
— Я хотела бы увидеть… Допустим, его портрет, — сказала Ева.
Очень уж ей хотелось убедиться, что это именно Габер! Что еще одно невероятное событие произошло — ее врага изловили.
— Желаете устроить опознание? Но вы ведь не видели его, Ева…
— Нет-нет! Просто хочу увидеть портрет того, кто посмел выступить против вас, Бормиас!
— Хорошо, думаю, я смогу это устроить, — улыбнулся Бормиас. — Вы как-то бледны сегодня, моя дорогая… Не хочу думать, будто болезнь вернулась. Нам явно нужно подкрепиться, — Бормиас, наконец, отпустил ее ладонь и указал на накрытый столик.
В
— Ваше высочество, ваша милость, его высочество принц Грайнор явился с визитом.
— О, должно быть, Грайнор получил мое письмо с новостью о маге! — обрадовался Бормиас.
«Держи карман шире…» — обреченно подумала Ева. Так говорил один из простолюдинов, с кем жизнь столкнула ее во время нищенских скитаний.
Может быть, Грайнор и получил послание брата. Но истинная его цель — отвлечь Еву от старшего принца. Вступить в конкуренцию. То есть превратить ее жизнь в ад.
— Дорогие мои! — Грайнор, несмотря на полу-бессонную ночь, сиял не хуже Бормиаса. — Очень рад был получить столь прекрасные известия! Я могу разделить с вами утреннюю трапезу? Право слово, так замечательно, что мы все здесь встретились… И можем не расставаться еще неделю, прежде чем потребуется отправиться за принцессой Верианой…
— Конечно, брат! — улыбнулся Бормиас.
«Ну все, началось!» — подумала Ева, когда два принца наперегонки кинулись отодвигать ей стул.
Действительно, началось. И если Бормиас просто был собой, то Грайнор, кажется, решил превзойти самого себя в остроумии. Ева ничего не могла поделать с собой, но все, что говорил младший принц, вызывало у нее искренний отклик.
— Вот мне интересно, о чем бы вы говорили с женихом, если бы не было меня… — шепнул он ей, когда Бормиас отошел к окну посмотреть на приставленную к Еве охрану.
Да, как собеседник Грайнор давал сто очков вперед старшему брату. Он был прав. Однажды у Евы может встать вопрос, о чем говорить с Бормиасом.
— Уверена, мы нашли бы тему. Хотя бы — организация нашей помолвки и свадьбы, — мило (и едко) улыбнулась Ева Грайнору.
— Весьма скучно, не находишь? — усмехнулся младший принц. — К тому же, однажды все помолвки и свадьбы закончатся… И ты будешь жалеть, что отдала меня Вериане, ведь это она будет каждое утро наслаждаться моим искрометным обществом…
— Замолчи! — почти рявкнула на него Ева. — Не хочу слышать все эти подленькие заявления. Нужно нечто большее, чем отменное остроумие.
— И что же это? — с интересом прошептал Грайнор.
— Возможно… — Ева вздохнула. — Однажды ты поймешь.
Ведь Грайнор не безнадежен. Она это знала, несмотря на внутренне сопротивление.
«Однажды ты поймешь!» — эхом отзывалось в ушах у Грайнора, когда он, сердито размахивая тростью, шел к себе. Ну конечно!
Куда уж ему понять! Эти двое благородных и занудных нашли друг друга! Вернее, Ева думает, что нашли. А ему, Грайнору, куда уж понять!
Он ведь чудовище.
Чудовище, которое караулило спящую Еву, когда она боялась остаться одна… Чудовище, которое даже не подумало вырезать ее сердце и стать властителем мира… Чудовище, которое готово отказаться от короны ради этой ненастоящей нищенки…
Грайнору было даже обидно, хоть именно обида не была чувством, характерным для него. Злость — да, изредка. Он сам это знал. Гнев — конечно, хоть Грайнор хорошо умел его контролировать. А обычным для него было такое циничное принятие всего, как есть — с одновременным поиском наиболее выгодных для него путей решения проблем.
Но не обида.
Сейчас же Грайнору было обидно.
Особенно то, как брат, в начале радовавшийся его обществу, неожиданно (и явно испытывая неловкость) попросил его дать им с Евой прогуляться по набережной вдвоем. При этом на лице Бормиаса стояло раздражение. Очевидно, он был недоволен постоянным присутствием младшего брата и мечтал остаться с Евой наедине.
То, о чем Грайнор и сам мечтал. Потому что теперь, когда девушка больше не жила в его доме, когда она была во многом недосягаема, Грайнор и сам ощущал острый недостаток Евы.
Ему ее не хватало.
Не хватало, как чего-то важного, неотъемлемого. И особенно не хватало их сложных искрометных разговоров. Их скрытого противостояния.
…Ее глаз, глубоких, как озера… Трепетных улыбок. Смущения — не наигранного, Грайнор слишком хорошо видел, что ее стыд, сомнения и смущение не были актерской игрой. Просто волновалась, как оказалось, она вовсе не из-за того, из-за чего Грайнор думал прежде.
Мерзко. Грайнор вздергивал самого себя мыслью, что Ева — не дура. Она поймет, что нельзя обречь себя и их с братом на «несчастливый расклад». Поймет, что нельзя принадлежать мужчине, с которым не чувствуешь того особого, того несравненного…
Того, что сам Грайнор чувствовал в присутствии Евы.
А вообще, в нем, Грайноре, никто ничего не понимал.
Еве он говорил о себе прямо. Признавал свои недостатки и столь же спокойно и жестко указывал на достоинства. Он такой, какой есть. И ему казалось, что как раз Ева может понять и принять его. Он не мог ошибиться.
Но пока еще она тоже ничего в нем не понимала.
…И все же… Он ведь понятия не имеет, что на самом деле чувствует Ева к Бормиасу. Он может хорохориться сколько угодно, может насмехаться над ее стремлением укрыться за стеной бормиасова благородства. Но на самом-то деле не имеет никакого понятия!
Вдруг старший брат, которому от природы и так дано все — по праву первородства — сумел проникнуть и в сердце Евы? Просто так. Ни за что. Ни за какие заслуги.
А ведь теперь Грайнору нужно было не так много! Он действительно не особо думал о том, как можно было бы использовать особые свойства Евы. Он согласен остаться просто принцем. Разумеется — с расширенными государственными обязанностями (иначе просто скучно жить). В остальном ему было бы достаточно…
Достаточно Евы.
С ней не было бы скучно, Грайнор точно знал это. А ведь, в сущности, единственное, что его по-настоящему мучило в жизни — это скука. И всеобщая глупость, которую он не мог не видеть. Люди думали и действовали слишком медленно или слишком глупо. Быстрый и проницательный Грайнор каждый день убеждался в этом.