Приношение Гермесу
Шрифт:
Сила Философской Соли состоит в том, что никакая редукция, никакая кальцинация не могут «стереть» скрытую в ней запись, и до тех пор, пока сохраняется хотя бы одна её крупица, эта тонкая сущность будет пребывать неизменной в течение веков и тысячелетий. Если вспомнить старинную легенду о маленькой, но исключительной твёрдой кости os coccygis, назывемой иудеями луц, из которой Господь сможет полностью воссоздать человека, даже если все остальные части его тела превратятся в пыль и будут развеяны по ветру, не составляет труда понять, что эта неразрушимая косточка служит символом нашей Соли, каковую нельзя разрушить огнём, и мельчайшая частица которой несёт в себе всё то, что может быть названо квинтэссенцией нашей сущности, полученной посредством тонких влияний и многократной ректификации – если, конечно, таковые имели место в ходе жизни. Эманация Святого Духа, принятая и осознанная, оставляет нестираемую l'inscription, которая сохранится в нашей Земле, что бы ни происходило с нашей формой, до какого бы тонкого порошка не было редуцировано
В минеральной спагирии соль служит главным ключом, позволяющим открыть царский покой нашего Солнца и одушевить мёртвый Меркурий. Каждый палец «Руки Философов», описанной Исааком Голландом в XVII веке и представленной на известной гравюре, которую ты, конечно же, встречал во множестве современных изданий, несёт на себе символ определённой соли, играющей важную роль в спагирическом делании. Однако всё не ограничивается упомянутыми Голландом пятью солями; есть ещё две, имеющих большое значение в алхимии – Фиксированная Соль винного камня и Natron. Знание свойств – в том числе химических – данных семи важнейших ключей необходимо для понимания спагирических операций. Но этим не исчерпывается понимание нашей Соли.
Философская тинктура, конечный результат нашего Делания, также является солью, но то особая соль. Сия субстанция представляет собой результат искусной транспозиции Сульфура, принадлежащего более высокой октаве проявлений (если рассматривать планы бытия как музыкальную шкалу), в область материи, что означает привнесение в нашу Землю Огня с «другого края» лестницы стихий, или «кусание хвоста» Уробороса. Философский Камень – это огненная соль, которая по вышеуказанной причине может быть также названа Философским Сульфуром. Рене Шваллер и Фулканелли добились успеха в своих манипуляциях благодаря подсказке, содержащейся в одной старинной рукописи, где этот принцип был изложен в терминах цветов солнечного спектра. Как тебе, наверное, известно, наша троица субстанций основывается на свойствах четверицы стихий: так, Сульфур есть жар как объединяющий принцип Огня и Воздуха, Меркурий – влажность как объединяющий принцип Воздуха и Воды, а соль – холод как объединяющий принцип Воды и Земли. Данная седмица может быть достоверно представлена посредством семи спектральных цветов, где Огню, Воздуху и Воде соответствуют три основных цвета (красный, жёлтый и голубой), а трём алхимическим субстанциям – три составных цвета (оранжевый, зелёный и фиолетовый). При этом синий (а точнее говоря, индиго), условно соответствующий Земле, не относится ни к одной, ни к другой категории, его нельзя получить «сгущением» голубого, он обладает неким внутренним свечением, отличным и от голубого, и от фиолетового (чему хорошим доказательством могут служить картины Андреа дель Сарто). Размышляя над взаимоотношением указанных трёх цветов верхней части спектра, а также над сухостью как потенциально объединяющим принципом Огня и Земли (каковая сухость и есть наш Камень), Рене Шваллер смог решить сложнейшую философскую задачу, истинность коего решения была подтверждена Фулканелли на практике».
Наступили, наконец, тёплые дни; весна, не извинившись за опоздание, весело побежала по онтарийским лугам. Суета окончания семестра, первая зелень в университетском парке и группы тонконогих девушек на скамейках, напоминающие стайки стрижей, унесли мысли профессора достаточно далеко от его эпистолярного казуса и связанных с ним действующих лиц; в первый момент он не мог понять, о чём вообще идёт речь, когда, подойдя к Синтии с какой-то мелкой просьбой и формально поздоровавшись с ней, услышал в ответ странную фразу.
– У него неприятности. Я говорю об Айзеке, – добавила девушка, встретив удивлённый взгляд профессора. – Его хотят отчислить.
– Почему? И откуда вам это известно?
Щёки Синтии чуть порозовели, что было совсем не трудно заметить на фоне её белоснежной шёлковой блузки.
– Мы созванивались пару раз… Он очень благодарен вам за письма; сказал, что ему было полезно их прочесть. Но он пока не успел ответить из-за этой истории в университете…
Выяснилось, что Айзек на новом месте довольно быстро сумел вступить в пререкания с неким доктором Хильдебрандом, пользовавшимся большим авторитетом в академической среде и выпячивавшим свою фанатичную приверженность современному научному методу при любом удобном случае, невзирая на лица и уровень интеллектуального развития окружавших его людей. Любой отсыл к теологии или метафизике для него не отличался от попытки обосновать нечто посредством цирковых фокусов, коя тут же порождала со стороны доктора праведный гнев, анафемы и обвинения собеседника в шарлатанстве и интеллектуальном убожестве. В свою очередь, такая реакция либо отравляла душу последнего сомнениями в адекватности метода, проповедуемого столь топорным образом, либо служила вящей славе самоотверженного учёного Хильдебранда (что происходило, надо признать, гораздо чаще).
От острого языка гвельфского доктора досталось и новому студенту, который в своих скромным речах несколько раз позволил себе упоминание неких метафизических истин во время обсуждения серьёзных, по мнению Хильдебранда, вещей, когда подобное шарлатанство было совершенно недопустимо. В ответ на дальнейшее упорство, проявленное этим лазутчиком лженауки, разгорячённый преподаватель пообещал ему низшую оценку на экзамене, в результате чего Айзек вообще перестал посещать занятия.
– Он сказал, что благодарен доктору Хильдебранду, поскольку тот помог ему окончательно избавиться от всех фобий и суеверий современного научного мировоззрения, – поведала профессору Синтия тревожным полушёпотом. – Сказал, что больше не вернётся в университет… Вы ведь напишете ему, правда?
Лицо Абрахама помрачнело. Обычный человеческий «здравый смысл» в первый момент взял верх над всеми иными соображениями; он ощутил укор совести, поскольку в определённой степени был ответственен за произошедшее, и теперь ему следовало что-то предпринять, дабы уберечь Айзека от нежелательных последствий… Нежелательных для кого? Кривил ли душой мистер Абрахам, излагая свои соображения студенту? Желает ли он теперь взять на себя ещё большую ответственность и убедить его в необходимости лицемерить, изворачиваться и приспосабливаться ради неких общепринятых «выгод», которые ни он, ни сам профессор не считает таковыми? В следующую минуту сознание вернулось к мистеру Абрахаму, и он обнадёживающе кивнул Синтии.
– Конечно, сегодня же вечером.
Содержание письма, переданного на другой день администратору, сильно отличалось от того, что, по её мнению, должно было находиться в конверте.
«Дорогой Филалет!
Как-то раз один знакомый специалист в области лечения душевных болезней рассказал мне историю своего пациента, на которого неизгладимое впечатление произвела статья о различиях тибетского ламаизма красношапочного и жёлтошапочного толка. Эти сведения идеально укладывались в зреющую в его буйной голове теорию об истинной причине идейных расхождений между людьми, каковая, по его мнению, заключалась в пристрастии к определённого вида головным уборам. Причины войн, религиозных разногласий, партийной и классовой вражды, межэтнических столкновений и социальных катаклизмов, согласно его теории, состоят исключительно в осознанном или же бессознательном стремлении носить некую шапку или шляпу, фасон и материал которой служат предметом гордости и смыслом существования человеческого индивидуума. Папская тиара и митры епископов суть истинные движущие силы католической экспансии, нацистская каска – подлинная причина, заставлявшая её обладателей маршировать на площадях Берлина; шлем монгольского воина, увенчанный лошадиным хвостом, – тайна непобедимости армии Чингис Хана; всякая борьба за корону является борьбой за этот украшенный драгоценностями головной убор в самом буквальном смысле слова… И хотя у автора сих строк нет намерения погружаться в столь соблазнительное безумие, некоторые аспекты истории современной цивилизации заставляют задуматься над символизмом головных уборов и увидеть за ним нечто большее, чем просто капризы кутюрье. С Анатолийского полуострова, от восхода солнца ( – восход) в Грецию пришла мода на фригийскую шапку – головной убор Аттиса, символ варварства и дикой вольницы. Аттис, сын и любовник двуполого демона Агдистис, чей женский аспект известен нам как Кибела, повторил судьбу своего единственного родителя: в приступе безумия он кастрировал себя, породив культ галлов (Galli), евнухов, посвятивших себя Аттису и Кибеле и носивших женскую одежду. Фригийская шапка, как символ свободы стала официальным символом Римской республики. Вряд ли составляет загадку то, как и почему этот головной убор затем оказался на печати сената Соединённых Штатов Америки, на голове Вольтера и Марианны (символа Французской Республики), а также как фригийская шапка стала опознавательным знаком санкюлотов и радикалов, составивших ядро Французской Революции. В дополнение к вышеперечисленному фригийский колпак в средневековой Европе был приметой вольных профессий – ремесленников и разного рода artisan. Голову старого алхимика, увековеченного безымянным скульптором среди фигур парижского собора Нотр-Дам, а затем французским адептом Фулканелли среди фигур своей первой книги, венчает фригийская шапка – знак самопорождающей Матери-Кибелы, отрезанного члена Агдистис и чуждого греческой цивилизации азиатского духа вольности как отрицания фаллического стержня вертикальной иерархии. Вечно юный бог Гермес, за обладание мудростью трёх миров прозванный Триждывеликим, носит другой головной убор – petasus, или фессалийскую шапку с короткими полями, не лишённую элегантности в современном понимании, а также украшенную птичьими крыльями на некоторых изображениях, что символизирует полёт мысли и связь с небом.
Фессалию, страну Эола, повелителя ветров и родителя Философского Дитя, населяли люди, о которых византийская принцесса Анна Комнена сказала знаменитую фразу: «Никто не может придти и победить их, и ни один царь не сможет ими править». Пилос, фессалийская шапка с обрезанными полями, стала официальным головным убором воинов Александра Македонского. Голову Жоффруа Плантагенета, графа Анжуйского, также венчает пилос, на котором изображена чёрная пантера, великий герметический зверь Pan-ther. В средние века фессалийская шапка с широкими полями стала символом бродячих магов и ведьм, в каком качестве и сейчас появляется на школьных вечеринках и в детских комиксах; именно этой шапке народные легенды приписывали способность делать невидимыми её наиболее умелых обладателей…
В жизни каждого из нас, дорогой Филалет, наступает момент, когда нам приходится расстаться с инфантильными фантазиями о величии современной науки, о созидании без разрушения, о мастерстве, ограниченном рамками ремесла, о «светлом будущем», которое основывается не на знании природы (человеческой в том числе), а на абстрактных идеях, порождённых самовлюблённым невежеством нашего разума; выбравшись из сладкой ваты этого иллюзиона, нам следует укоротить поля нашего головного убора и стереть с него позолоченные звёзды и полумесяцы (что сделать значительно легче, чем отмыть фригийский колпак от крови французской аристократии и лжи либеральных «идеалов») и, взяв в руки украшенный карбункулом щит Плантагенета, достойно принять удар меча противника, кем бы он ни был; принять с благодарностью, как очищающие воды Иордана, как луч надежды, указывающий нам путь к звезде… Мне хочется надеяться, что ты хорошо понял, в чём соль моих непрошеных наставлений; и всё же, мы не должны забывать, что истинная и окончательная ясность достигается посредством огня и булата».