Природа плакала в тот день...
Шрифт:
— Почему? — не понял друг.
Густав хихикнул.
— Полагаю, потому, что у тебя нет младшего брата, который рассылает в ночи смс.
Ребята захохотали.
— Идиоты вонючие, — зло огрызнулся Билл.
— Спите! — прикрикнул на них Дэвид. — У вас с утра четыре интервью.
— Дэйв, а чего так мало? — хрипло спросил Георг. — Надо было сразу десяток замутить. Четыре — это как-то не солидно.
— Листинг! — рявкнул продюсер. — Том, ну что ты там возишься?
— Да иду уже…
Перед носом Билла вдруг возникло рассерженное лицо брата. Он дернулся к стене.
— Сделай милость, не попадайся мне на глаза в ближайшее
Ну что он опять не так сделал? Какое счастье, что это последний концерт в туре. К черту! В Берлин! Надоело всё и все. Ну их на хер!
Утром он обнаружил на кухоньке упаковки таблеток и пузырьки микстур. Том, одетый в шерстяную водолазку, пил горячий чай. Бисеринки пота блестели над верхней губой. Волосы на висках мокрые и прилипли. Температура?
Билл насыпал в керамическую мисочку хлопьев, залил чуть теплым молоком и ушел. Сказал же, чтоб не попадался, значит, не будет попадаться. Будет всё, как он захочет. Надо позвонить агенту и попросить решить все вопросы с понравившейся ему квартирой. Сейчас у них будет две недели отдыха, потом новый тур. Как раз двух недель ему хватит, чтобы обжиться. А Том… А что Том? Сколько можно за ним бегать?
Весь день Том был вялый, тяжело кашлял и кутался в плед. Дэвид разрешил ему не ходить на интервью, просил, как можно больше пить теплого и не забывать про таблетки. На вопрос, что с ним, продюсер ответил: «Бронхит, не страшно, главное, чтобы не переохлаждался». И Билл успокоился — бронхит, действительно, не страшно. От него даже высокой температуры не бывает, только противный мерзкий кашель, когда кажется, что вот-вот и выкашляешь собственные легкие и мозги.
Он видел, как перед концертом Тома чем-то обкололи, залили нос какими-то растворами. Слышал, как врач обещал, что минимум пару часов он продержится, потом в постель и лечиться уже более серьезно. Том кивал и через силу улыбался. Он всегда улыбался, даже когда ему было совсем хреново. Том — очень светлый человечек, наверное, самый светлый из них всех. А Билл… Завтра он возвращается домой, чтобы собрать вещи. Его ждет Берлин. Он уже все решил. Надо только последние часы насладиться им. Осторожно, чтобы не вызвать негатива. Впитать его пусть и грустную, но улыбку. Вдоволь наслушаться простуженного хриплого голоса. Насладиться печалью его глаз… Билл прощался с ним. Старался не разговаривать, просто смотрел, слушал, что-то запоминал. Любовался игрой на гитаре, его мурлыканьем себе под нос, усталым взглядом. Впитывал. Запоминал. Наслаждался. А на сцене он пел для него. Смотрел в глаза и пел, дарил каждое слово своих песен. Прислонялся, прикасался, дотрагивался едва заметно. Улыбался. Он был весь наружу, натянут как струна, словно оголенный нерв, словно провод под напряжением. Он хотел, чтобы концерт не кончался. Он готов был петь хоть всю ночь, хоть сутки, лишь бы концерт не кончался, лишь бы Том ловил его взгляды и улыбался ему. Улыбался так, как улыбался прежде… когда еще они были братьями…
Мягко говоря, в гримерке было холодно. На столе стояло много воды. И судя по запотевшим бутылкам, преимущественно из холодильника. Лежали фрукты, бутерброды, круассаны, чипсы — всё то, чем можно перебить аппетит до полноценного ужина. Мальчишки влетели в помещение и тут же жадно присосались к бутылкам, не обращая внимания ни на вкус, ни на температуру — после концерта пить всегда хотелось так, как будто они не пили несколько дней.
— Чего так холодно-то? — поежился Георг, ловко отправляя пустую тару в корзину для мусора.
— Проветрили, — проворчал Дэвид. — Вы б переоделись, пока не простыли. Все мокрые.
— Угу, — закивали они.
— И да… Вы молодцы. За весь тур этот концерт был, пожалуй, самым лучшим. Билл, ты превзошел сам себя.
— Дома всегда всё лучше получается, — мрачно ответил Билл.
Том достал сигареты и подошел к приоткрытому окну.
— Весь концерт я мечтал о том, как с удовольствием затянусь, — блаженно протянул он, выдыхая дым.
Билл сосредоточенно переодевался. Он вообще как-то сник и был не в духе. Завтра рано утром они будут дома. Он выспится и переедет. Осталось только подписать договор и внести задаток. Устная договоренность достигнута. Надо еще подумать, у кого останавливаться, если придется ночевать в Гамбурге… Можно и в отеле…
— Ты бы от окна отошел, — тихо сказал Билл, не глядя на брата. — Болеешь ведь. И вода холодная, а ты бутылку вылакал не отрываясь…
Том открыл рот, чтобы ответить, но не ответил. От окна отошел.
Интересно, а Том будет его провожать? Остановит? Что он будет делать там совсем один? Сколько себя помнил, он никогда не жил один. Что ж, когда-то надо начинать. Да и один он там будет совсем недолго. Через две недели новый тур, так что… Он сумеет. Он сможет. Он выживет. Он смотрел на брата. Еще несколько часов… Он сможет… Один.
Ночью в автобусе он не спал. Сидел в гостиной в темноте и курил одну за одной. Пытался строить планы на ближайшую жизнь. Планы выглядели хреново. Утешало только то, что в Берлине есть друзья, которые не дадут ему скучать. Он уже их предупредил, попросил организовать ему культурную программу по клубам. В планах это проходило под кодовым названием «Клубиться». Второй пункт в планах назывался коротко и ясно — шопинг. Вот, собственно, и все планы. Чтобы в новом доме было не так одиноко, можно будет устраивать всякие пати, приглашать друзей, подружек, развлекаться по полной, напиваться в хлам, трахаться до потери сознания. Зашибись программа…
Светает…
Уже мелькает знакомая местность. Еще буквально час-полтора и они будут дома. Сначала закинут Густава. Потом выйдет Георг. Они с Томом… Так. Стоп. Не так… Квартира Тома почти в центре города. Да, теперь это звучит так — квартира Тома. Надо привыкать. Квартира Тома. То-ма.
Надо выпить кофе.
В квартире Тома он примет душ и ляжет спать. Главное, чтобы брат был не против. Он только выспится, отдохнет немного и переедет. Только немного отдохнет… В последний раз.
Билл шел между полками. Густав похрапывает. Торчит из-за занавески нога Георга. Рука Тома свесилась. Он осторожно поправил ее, отмечая про себя, что она неприятно горячая. Дреды рассыпались по подушке. В груди защемило. Том…
Он обо что-то спотыкнулся. Присмотрелся. На полу валялся плюшевый медведь. Поднял его. Обычный медведь, такой же, как те, на которые он наступает на сцене, рискуя свалиться и разбить голову. Кулончик на цепочке — половинка сердечка. Фанатские сопли — брезгливо поморщился. Интересно, кто приволок в автобус эту пошлость? Они всегда все игрушки и белье оставляли в том зале, где выступали. Их забирали или работники зала, или организаторы, передавали в детские дома. Если бы они увозили игрушки с собой, то завалили бы ими весь Гамбург. А девочки все несут и несут… Хотя иногда они бывают креативными и приносят смешные штучки. Редко, правда. В основном вот таких маленьких пошлых медвежат.