Природный суд
Шрифт:
Огюст осмотрел себя, насколько это позволяла его каморка. Действительно: некогда белая рубаха почернела от налипшей земли и порвалась в нескольких местах, то же самое было с рабочими штанами, обуви не было. Стоп, а не потерял ли он её?
– Отмыли бы тебя хоть перед тем, как сюда приводить, - продолжал разглагольствовать охранник.
– А ты меня выпусти, и я с удовольствием с этим сам справлюсь, - с улыбкой попросил арестант.
– Всё остришь? Это хорошо. Преступники без чувства юмора куда опаснее подобных тебе клоунов.
–
– Мне всё равно, за решёткой вы все одинаковые. Разве что, с весельчаками не так скучно присматривать за остальными.
– Можешь не переживать. Со мной скучать тебе ещё долго не придётся.
– Это мы ещё посмотрим, Сипари.
С нескрываемой ухмылкой охранник отошёл от окошка. Тяжёлые шаги тихли, тихли, пока не смолкли совсем. Затем раздался натужный скрип табуретки, удар каблуков о стол, через небольшую паузу послышалось тихое насвистывание Дидье.
Огюст ещё раз осмотрел себя ещё раз, но от этого количество грязи не уменьшилось.
– Начальник!
– позвал он Дидье.
– Так что с вашим предложением помыться?
– Не действуй мне на нервы, Сипари, - лениво протянул охранник.
– Потом как-нибудь может быть, но, скорее всего, не факт, - и продолжил насвистывать.
Вот ленивая скотина, ему же всё равно заняться нечем. Да и ну его. Арестант лёг на спину по середине карцера, поудобнее вытянул ноги, положил руки за голову и принялся под еле слышимое насвистывание разглядывать проём для еды.
– Я рад, что ты вместо того, чтобы стать музыкантом, пошёл в охранники, - прокричал Огюст.
– Твой свист удивительно ужасен.
– Да пошёл ты, - вяло огрызнулся Дидье.
– Слушай, будешь меня доставать, мыться будешь прямо сейчас. В кипятке.
– Да без проблем, шеф.
– Клоун.
И продолжил насвистывать.
Огюст призадумался. А ведь он действительно уникальный человек. Уникальный в своём необычном хобби: кому-то нравится коллекционировать марки, кому-то путешествовать, а ему постоянно попадать в тюрьму. Сколько камер он здесь перевидал, с какими только заключёнными не перезнакомился, какие уроки жизни отсюда вынес не перечесть. А сейчас и вообще перешёл на камеры-одиночки, повышает себе цену и статус.
Самое главное, что с каждым заключением была связана своя уникальная история. Например, взять арест в середине февраля. Начало было схоже с нынешней ситуацией: перебрал, начистил кому-то морду, проснулся под конвоем, в суде впаяли срок, да засунули в тот же самый карцер. За это время он успел здорово потрепать нервы охранникам этой части тюрьмы - Дидье и Жермону. Ну, как потрепать. Дидье - он свой парень, с ним удалось даже наладить какие-то натянуто-дружеские отношения. Жермон в свою очередь был эдаким "идеальным блюстителем закона", что на каждого заключённого смотрел свысока. Зато над ним всегда было интересно потешаться. Как этот хиляк пыжился и краснел от подколов, за это не жалко заплатить последующими побоями от команды надзирателей.
Или взять совсем недавний арест. По той же самой причине. Поместили его в душную камеру на пять человек. Все стали активно знакомиться, кто пытался качать права тут же били, идиллия. В процессе не участвовал только один бородач, засевший в углу камеры. Естественно, у Огюста разгорелся повышенный интерес. Стал он этого мужика допытывать кто такой, откуда взялся, за что посадили, пригрозил тумаком, если промолчит. Оказалось, что бородач - это митрополит городского собора!
– А за что посадили, святой отец?
– спросил Огюст.
– За правду, - тихо признался он.
– Несколько дней назад...
В общем, в начале апреля по земле прошла сильная дрожь, а из вулкана, что стоит в нескольких километрах от города, внезапно повалил чёрный дым. Наш святой отец перепугался не на шутку, подумал, что всё, конец всему живому, наступает Судный День! О своих измышлениях он немедленно поведал пастве на ближайшей службе. Сказал, что грядёт Антихрист, нужно всем срочно покаяться и молить Господа нашего о всепрощении да помиловании.
Митрополит хотел как лучше, а получилось как всегда. Какая-то крыса в тот же день заложила бородача властям. Утром следующего дня прямо посреди службы в собор ворвались солдаты, повязали святошу и тут же уволокли в суд.
– Вы мутите народ, - сказал ему прокурор.
– Подстрекаете к мятежу своими глупыми доводами.
На этих словах Огюст заржал во всё горло.
Суд сказал, что священнослужитель пугает народ и ведёт опасную революционную деятельность. И с таким бредовым обвинением его запекли на два месяца под замок.
Огюст не захотел спускать с рук представителям власти бредовое обвинение и принялся действовать. Поднял такую шумиху по всей тюрьме, что протест постепенно перешёл в полномасштабный бунт: ломали камеры, били надзирателей, крушили. В творившейся неразберихе Огюст вместе с митрополитом и удрали. Ну, как удрали: поначалу святоша ломался, боялся, но стоило вновь пригрозить кулаком, как первый полез из раскуроченной камеры на волю. Когда выбрались, рассыпался в благодарностях, на что Сипари лишь посоветовал поскорее убраться отсюда. Ну, а что было дальше, и так всё знают.
Дидье свистел до боли в зубах отвратно.
Огюст перевернулся на бок.
Кормили в тюрьме отвратно. На ужин подали безвкусную рыбу и стакан воды к ней. К слову о воде: Дидье всё-таки соизволил дать помыться, но сделал это в своей злобной интерпретации. Стоило забрать Огюсту принесённую еду, как через то же отверстие внутрь карцера с размаху вылили два ведра горячей воды. Огюст еле успел убрать в сторону принесённую еду, чтобы её не раскидало по всему помещению.
– Я сегодня добрый, обычно на вас хватает и одного ведра, - похвалился охранник.