Природный суд
Шрифт:
Огюст сосредоточился на окне, что-то в нём ему не нравилось. Что-то казалось в нём необычным, но... Постойте. Этот свет. Он исходит явно не от тюремных светильников! Арестант вглядывается повнимательней. Да ладно, солнечный свет?! Что же тут произошло?!
Огюст пытается привстать, но с глухим стуком валится на спину. Такое ощущение, что на этом полу он провёл целую неделю, так всё ныло и тянуло вниз. От удара поднялось большое облако пыли: Сипари поспешил закрыть лицо руками, но лишь всколыхнул ещё больше грязи. От поднявшейся пыли он
Надо было поскорее узнать, что произошло, но тело совершенно не желало подчиняться. Заключённый принялся разрабатывать затёкшие конечности: подрыгал рукой, потом ногой. Пытался пошевелить корпусом, как в спине вдруг резко отдало болью. Огюст резко выгнулся колесом в попытках прекратить эту боль, но безуспешно.
Спину несколько раз скрутило и обожгло, начало рвать на части, как вдруг резко раскрутило обратно и расслабило. Тело рухнуло вниз, из под ладоней раздалось тяжёлое жадное дыхание.
Да что с ним такое? Да что вообще здесь творится? Откуда этот пепел, солнечный свет? Поначалу воспоминания никак не хотели приходить на ум, Огюст лишь безуспешно что есть сил сдвигал брови. А затем постепенно, но последовательно стали всплывать, как в спектакле, яркие картинки. Вспомнил дым с пеплом, как раскалился карцер, как он чуть не сгорел заживо (как такое возможно? Огня же ведь не было. Или был?), как надзиратели кинули его, а сами куда-то сбежали. Плохо помнил, как и когда отрубился, да и... всё, собственно.
Дыхание успокоилось, да и тяжесть в теле слегка спала. Огюст принялся активно двигать всеми конечностями. Спустя какое-то время ноги-руки окончательно проснулись, корпус тоже, хотя и с некоторой болью, но отзывался, осталось всё это совместить. Огюст с кряхтением перевернулся со спины на бок, затем на живот, выставил перед собой руки. Примерился к полу, как перед отжиманиями.
– Давай, развалюха, работай!
Затем резко оттолкнулся ладонями от пола, сделал небольшой разворот и вертикально уселся посреди карцера. Спину начало крутить, но гораздо слабее предыдущего раза, да и закончилось практически в момент. В таком положении парень провёл ещё несколько минут, набираясь сил для следующего рывка; что-то он подозрительно слаб. Или ленив?
Ощущения были, как если целый день разгружать тяжести в порту. Или когда с утра до вечера пашешь на ферме или плантации, не суть. Ничего не чувствуешь, но чем-то потаённым соображаешь, что на следующий день оно даст жару. И всё такое ватное, тяжёлое, неподъёмное; идёшь, как плывёшь. Ну, Огюст и поплыл. Сначала медленно: кое-как переместился из сидячего положения на четвереньки, принялся аккуратно передвигать конечностями, наконец, пошёл. Очень сильно шатало из стороны в сторону, сложно было сохранять равновесие, но он упорно двигался вперёд.
Не дошёл: колени будто бы обожгло огнём. Огюст с руганью повалился на бок, над головой вновь взвилось облако пепла, только и успевай закрывать лицо руками. Арестант зашёлся новым приступом кашля.
Проклятье! Когда пепел осел а колени чуть успокоились, Огюст предпринял ещё одну попытку добраться до выхода.
Со второй попытки дополз и с облегчением завалился на дверь. Та легонько скрипнула под спиной. Посидел, пришёл в себя. Дневной свет начал тускнеть, освещённая площадь постепенно уменьшалась. Да и пусть, лишь бы никто не трогал.
Живот предательски заурчал. Огюст вялой рукой легонько похлопал себя по пузу, то отозвалось ещё более презрительным урчанием. Парень усмехнулся: да он же не ел и не пил со вчерашнего (или нет?) дня. Теперь, когда жуть осталась позади, стали возвращаться обычные чувства; голод и жажда стали одними из первых.
"Надеюсь, болеть будет только от голодухи".
– Эй!
– протяжно прокричал вымотавшийся Огюст.
– Есть тут кто?
Отзвучало эхо и вернулась тишина.
– Эй! Меня кто-нибудь слышит?
Никто не услышал.
– Сволочи, чтоб вы там все сдохли!
Арестант размашисто ударил кулаком в дверь. Лишь звук глухого удара и негромкий треск, ничего более; продолжил сидеть. А над головой и чуть сзади только ветер и слышен, да полоска света постепенно уменьшается и тускнеет.
Проклятые тюремщики. Где они там копаются, уже столько времени прошло! Ну и что, что своды обрушились! С момента встряски прошло больше половины дня, пора бы начать работать! А вдруг в таком хаосе заключённые организуют побег, что им тогда? Давно пора с криками и руганью наводить здесь порядок, да хотя бы просто дать о себе знать! Как же Огюст ненавидел эти ленивые морды!
– Гады!
– удар.
– Чуть запахло жареным, как сразу все сбежали! А меня оставили мариноваться одного!
– удар.
– Трусы!
– удар.
– Вот только дайте мне выбраться отсюда, как я всех вас передушу! Надаю - удар, - по головам - удар, - надзирателям - удар, -, повыпускаю всех заключённых, а затем пойду напьюсь. Надеюсь, Алан уже остыл после прошлого кутежа.
Огюст плюхнулся вниз, сделал несколько глубоких вдохов. Надо что-то делать, надо, надо... Надо выяснить, что снаружи. Он развернулся, встал на колени, уставился в окошко для еды. И замер, лишь губы шёпотом комментировали увиденное.
Погром стоял знатный: потолка тюрьмы больше не существовало. А может быть, и вся тюрьма рухнула, кто её знает; более-менее целым остался один только карцер. Непосредственному обзору предстали большая куча строительного мусора, да частично уцелевшая стена напротив. Ах да, тюремные светильники действительно были заменены на гаснущий солнечный свет. И практически абсолютная тишина. Только ветер иногда с шумом задувает.
Сипари отпрянул от окна, с широко вытаращенными глазами плюхнулся на пол, всклубив пепел.