Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе
Шрифт:
В условиях этих колебаний как аналитику, так и анализанду трудно поддерживать коммуникационные каналы в открытом состоянии. Их работа зависит от способности анализанда к общению и его стиля, который значительно различается у разных людей, а также зависит от того специфического момента аналитического процесса, в котором находится анализанд, и, конечно, от стадии текущей сессии.
Когда анализанд приближается к депрессивной позиции, он в лучшем контакте с собой и другими, и способен вербально выражать то, что он чувствует по отношению к аналитику, которого воспринимает как целостную личность.
Следующий пример касается женщины, которая переживала интенсивную тревогу во время перерывов на выходные. В свою очередь, эта тревога являлась реактивацией очень раннего опыта сепарации, тем не менее, пациентка проявила способность выразить в словах свои наиболее сильные чувства в переносе, принимая
«Каждый раз меня особенно ранит ваше отсутствие во время выходных или во время отпуска: я боюсь быть чересчур демонстративной в проявлении моей привязанности или злости… когда я нахожусь рядом с каким-нибудь человеком и смотрю на него, мне кажется, что он вот-вот исчезнет. Тогда я отступаю внутрь себя и больше никак не проявляю себя и отказываюсь создавать связи. Я говорю себе, что нет ничего окончательного, и готовлюсь к разрыву… если этого не происходит, я разрываю сама. Когда я была маленькая, мама уходила на какое-то время, а когда она возвращалась, я не узнавала ее. С тех пор мать оставалась мне чужой, и я говорила себе, что это я заставила ее уйти и что это целиком моя вина. Каждый раз я переживаю одно и то же, когда вы покидаете меня».
В этих случаях трансферентные переживания тревоги и психологической боли передавались аналитику словесно, а интерпретации принимались и способствовали усилению инсайта.
Напротив, когда сепарационная тревога менее выносима, анализанд ищет прибежища в примитивных защитах, таких, как отрицание, расщепление, проективная идентификация, что часто приводит к прерыванию вербальной коммуникации с аналитиком и проявлению наиболее регрессивных типов общения. Эти анализанды бессознательно стремятся воздействовать на аналитика вместо того, чтобы общаться с ним вербально. В таких случаях, если мы представляем себе перенос как общую ситуацию, мы можем идентифицировать латентные и рассеянные элементы, которые, по-видимому, удаляются из вербального содержания переноса, и наши интерпретации собирают их воедино.
Приведу пример анализанда, который почти всегда испытывал значительные трудности в переживании и словесном выражении своих эмоций, в частности, в том, чтобы видеть какую бы то ни было связь между ним самим и его отношением ко мне. На сессии, последовавшей за коротким отпуском, этот анализанд погрузился в глубокое молчание, оставаясь неподвижным и замороженным, неспособным самостоятельно выйти из молчания. В конце концов, несколько дней спустя, он почти неслышно произнес единственное предложение, укрывая себя пледом: «Здесь холодно». Для меня это прозвучало настолько конкретно и реалистично, что я подумал, что, может быть, я не заметил, как отключилось отопление, и в первый момент даже хотел проверить термометр, чтобы узнать, не понизилась ли температура. Собираясь это сделать, я понял, что это была контрпереносная реакция и я чуть было не отреагировал действием в ответ на действие, содержавшееся в словах моего анализанда, который фактически косвенно обвинял меня в том, что я оставил его в холоде во время моего отпуска.
Таким способом он сообщал мне (в большей мере действиями, чем словами), что он чувствовал себя брошенным и одиноким, оставленным мной в состоянии, в котором он был не способен связать физическое ощущение холода с ощущением сепарации. Мое присутствие или отсутствие не воспринималось анализандом в контексте отношений со мной, как целостной личностью, но переживалось как частичное ощущение «холода» или «тепла». На этой стадии анализа только интерпретации, выражавшие лишь его фрагментарное и частичное восприятие разлуки со мной, были способны восстановить для него жизнь и согреть наши отношения, для того чтобы восстановить вербальную и символическую коммуникацию между нами.
Моменты, особенно благоприятные для интерпретаций переноса
Приступ тревоги, связанной с перерывами в аналитических встречах, является для меня наиболее благоприятным моментом для интерпретации – в данный момент и в дальнейшем – ключевых аспектов переноса, которые проявляются в таких случаях в особенно демонстративной форме. Повторные сепарации в анализе способствуют проявлению широкого круга аффектов, тревог, защит и сопротивлений, которые вызываются переживанием сепарации и потери объекта. Позволительно задаться вопросом, почему эти моменты так богаты психическими феноменами.
Ответы на эти вопросы можно найти и у Фрейда, и у Кляйн. Как известно, согласно второй теории тревоги Фрейда (Freud, 1926d), страх сепарации и потери объекта создает основной источник приступов тревоги, и любые переживания либидинозного уровня и перерывы в терапевтических встречах могут равным образом вызывать такие страхи. Мелани Кляйн не считала, что сепарация играет специфическую роль в возникновении тревоги, но она распространила ее происхождение на все внутренние и внешние источники. Находится ли Эго под угрозой чрезмерной стимуляции, с которой оно не может справиться, как думает Фрейд, или ему угрожает аннигиляция, как прямое следствие инстинкта смерти, как полагает Кляйн (ее концепция не сильно отличается от концепции Фрейда), оно защищает себя посредством тревоги и возведения защит против внешней и внутренней опасности. Это объясняет, почему повторяющиеся переживания сепарации и утраты объекта во время перерывов в аналитических встречах является таким богатым источником феноменов переноса.
Таким образом, подчеркивая значение реакций на перерывы, я не утверждаю, что они представляют перенос в целом, но они, в частности, вызывают особенно сильные трансферентные переживания у анализанда, которые в результате могут быть непосредственно ассоциированы с переносом.
Для того, чтобы интерпретировать эти феномены переноса, необходимо распознать, что чувствует анализанд в настоящий момент, принимая во внимание ряд фактов, в частности, специфические моменты в лечении, а также на сессии, его настроение и состояние отношений с аналитиком. Анализанд по-разному реагирует в зависимости от того, печален он или весел, рассержен или взволнован. Следует принимать во внимание топографические, динамические и экономические аспекты переживания сепарации. Каждый раз мы должны спрашивать себя, близка или далека от сознания переживаемая тревога, и если далека – то подавлена ли она или отрицается (топографическая точка зрения). Каково количество вовлеченной тревоги (экономическая точка зрения)? Каков инстинктивный уровень и характер преобладающего конфликта «здесь и сейчас»? Переживается ли тревога на оральном, уретральном или анальном уровне, на фаллическом или генитальном (динамическая точка зрения)? В соответствии со степенью безотлагательности, которую диктует тревога, психоаналитик может указать в текущий момент на связь между переносом и появлением отдельных видов аффекта, либидинальных или агрессивных импульсов, специфических защит, представленных в ассоциациях, снах, случаях отыгрывания вовне или специфических психических или соматических симптомах, появляющихся в этот момент. Аналитик также может обратить внимание на то, что продуцирует анализанд, чтобы избежать психической боли или тревоги, сопротивления и враждебных реакций, которые, как мы увидим позже, могут принимать крайние формы, вплоть до негативных терапевтических реакций. Заметьте, что бесчисленные бессознательные уловки, демонстрируемые нами и используемые анализандом для того, чтобы оставаться вместе с объектом и избежать переживания сепарации, являются не просто выражением регрессии, но и оригинальными выдумками Эго, которые именно так и должны быть интерпретированы (Ellonen-Jequier, 1986).
Для нас так же важно установить связи между переносом и прошлым анализанда, чтобы дать ему ощутить непрерывность и позволить отвязаться от компульсивного повторения, которое отягощает настоящее грузом прошлого. Когда и как мы обычно интерпретируем отношения между прошлым и настоящим, чтобы реконструировать их? Это другая деликатная задача, к которой мы должны вернуться в связи с инфантильной психической травмой, поскольку если аналитик нарушает непрерывность сессии, связывая настоящее и прошлое, он обязан предложить объяснение лишь для того, чтобы пробудить осознание. Иногда лучше подождать, когда анализанд будет в контакте с самим собой и с ситуацией, прежде чем создавать такие связи в интерпретациях.
К рассмотренным выше базовым требованиям к интерпретациям, предназначенным для реалистичного отражения переноса – учету топографических, экономических и динамических факторов и факторов, касающихся взаимоотношений прошлого и настоящего, – добавим еще одно: мы сможем давать более точные интерпретации, если будем принимать во внимание основные психоаналитические теории объектных отношений, подчеркивающие значение тревоги сепарации и потери объекта в психическом развитии.
Как мы видели в предыдущих главах, психоаналитические исследования последних десятилетий придают особое значение превратностям тревоги сепарации и потери объекта в нормальном психическом развитии и в психопатологии, и эти работы находят клинические отражения в анализе переноса. Современный аналитик – безотносительно к тому, отдает ли он предпочтение концепции сепарации-индивидуации, проективной идентификации или какой-либо другой базисной психоаналитической модели, которые упоминались выше, – имеет все основания определять значимость тревоги сепарации и потери объекта в психоаналитическом процессе и интерпретировать ее в переносе, чтобы анализанд мог ее проработать.