Приручение одиночества. Сепарационная тревога в психоанализе
Шрифт:
Я уже обсуждал детали концепции Кляйн и напомню только, что, согласно ее взглядам, переживание утраты реактивирует садистические желания во время сепарации и усиливает конфликт амбивалентности, поскольку ненависть обостряется и проецируется на утраченного любимого человека, представленного в переносе аналитиком. Когда психическая боль и тревога при сепарации чрезмерны, интенсивность страданий вызывает регрессию и возврат к примитивным защитным механизмам, характерным для параноидно-шизоидной позиции; тогда ненависть сильнее любви. С целью защиты объект расщеплен на идеализированный и преследующий объект, и опасность уничтожения Эго, посредством проекции и отклонения инстинкта смерти, воспринимается как исходящая от плохого частичного
Напротив, при преобладании хороших переживаний проекции отклоняются, преследование ослабевает, и расщепление между идеальным и преследующим объектом также уменьшается. Тогда субъект приближается к депрессивной позиции – то есть интеграции объекта и Эго, и так же, как синтез любви и ненависти в амбивалентности, теперь объект воспринимается как целостное существо. Тем не менее, Кляйн считает, что депрессивная позиция никогда не приобретается раз и навсегда и постоянно происходят колебания между персекуторной тревогой, когда ненависть сильнее, и депрессивной тревогой, когда преобладает любовь (Segal, 1979, p. 80).
Возвращаясь к идеям Фрейда о происхождении любви и ненависти и принимая во внимание вклад постфрейдистов (Delaite et al., 1990), мы обнаружим, что базовое расщепление, описанное Кляйн, согласуется с описанием самого Фрейда (Freud, 1915с). Он считает, что объекты, которые вызывают неудовольствие, порождают ненависть. В то время как хорошее принимается в Эго («очищенное “эго-удовольствие”», р. 136), то, что является ненавистью, изгоняется. Это, по мнению Фрейда, объясняет, почему «ненависть, как отношение к объектам, старше, чем любовь. Это происходит от изначального отречения нарциссического Эго от внешнего мира с его льющимися через край стимулами» (р. 139). «Пока не установлена генитальная организация, любовь противопоставляется ненависти» (р. 139). Фрейд использует термин амбивалентности любви и ненависти в двух разных значениях на протяжении всей своей деятельности и, как отметила Д. Кинодо, нигде не объясняет эту разницу. Согласно Д. Кинодо, вклад Кляйн позволил нам разграничить два различных значения понятия амбивалентности.
На мой взгляд, важно различать два вида амбивалентности аффектов: прегенитальную амбивалентность, в которой любовь и ненависть не могут соединиться, поскольку они слиты друг с другом, и генитальную амбивалентность, в которой любовь и ненависть соединяются, потому что они отделены друг от друга, и таким образом становится возможной любовь целостного Эго к целостному объекту (Р. Qumodoz, 1987, p. 1591).
Испытание контрпереноса
Реактивация психической боли, депрессии и конфликта амбивалентности, включающая сознательные и бессознательные выражения ненависти по отношению к аналитику, который представляет любимый и ненавидимый объект в переносе, создает ситуацию серьезного испытания контрпереноса аналитика.
Враждебность, сопровождающая тревогу смерти, спроецированная на аналитика или обращенная против самого анализанда в форме агрессии на себя или самодеструктивности, требует от аналитика основательной способности принимать и удерживать негативные аспекты, чтобы он мог интерпретировать их и связать с позитивными аспектами, которые всегда существуют. В то время как преобладание враждебных чувств анализанда к аналитику описано как «негативный перенос», важно не забывать позитивную противоположную часть – любовь, заключенную в ненависти, и желание, которое скрыто за завистью.
Позволит или не позволит аналитик развиться негативному переносу, зависит частично от его теоретических предпочтений и частично – от его сопротивлений в контрпереносе. В соответствии с его концепцией объектных отношений он может интерпретировать негативный перенос
Несомненно, что наиболее серьезным препятствием к интерпретации конфликтов любви и ненависти, связанных с сепарационной тревогой, является наше собственное контрпереносное сопротивление тому, чтобы принимать враждебные проекции анализанда и его деструктивность по отношению к аналитику, которого анализанд считает ответственным и виновным в пробуждении психической боли. Именно способность аналитика принимать проекции в переносе позволит ему отличить агрессию от деструктивности и связать их с позитивными чувствами, чтобы восстановить связь между любовью и ненавистью.
Гринберг (Grinberg, 1962) представил концепцию проективной контридентификации, чтобы обратить внимание на существующую для аналитика опасность бессознательно идентифицироваться с частями, спроецированными на него анализандом путем проективной идентификации. Эта концепция представляет особую ценность в предотвращении бессознательного тайного сговора, который может возникать между аналитиком и анализандом. Аналитик, который вытесняет собственную тревогу смерти, к примеру, может легко потерять равновесие и способность интерпретировать происходящее, если анализанд говорит ему, что когда аналитик отсутствует, он, должно быть, мертв.
Важно также отличать психическую боль от мазохизма, поскольку иногда анализанд говорит нам: «Я не хочу страдать, потому что я не мазохист». Психическая боль не является мазохизмом, так как она включает восприятие внешней и внутренней реальности как болезненной, а не приносящей удовольствие. С другой стороны, мазохизм влечет за собой бессознательное получение удовольствия от боли, основанное на потребности проявлять садизм в отношении объекта и получать от этого удовольствие; садизм и наслаждение бывают направлены обратно на субъект в форме мазохизма, как показал Фрейд (Freud, 1917е [1915], 1924с).
Интерпретация позитивного, скрытого за негативным
Сейчас я приведу краткий пример интерпретаций, обращающих внимание на позитивные аспекты проявления враждебности, связанной с перерывом во время отпуска в случае анализанда, которого я буду называть Рене.
По возвращении после недельного отпуска я был удивлен переменами в тоне Рене: он начал набрасываться на меня с непристойными ругательствами в несвойственной ему манере, говоря, что я дерьмо, которое делает его больным, и что он «сыт по горло» от одной только мысли о приходе на сессию. Он становился все более и более взбешенным, ярость его накалялась все больше, когда я рискнул спросить его, почему он так зол. Вероятно, он не знал себя, и так как он часто проявлял способность к интроспекции, то в этот раз, очевидно, был затоплен тревогой. У меня не было никаких ключей к разгадке, как, например, фантазий, которые позволили бы мне найти выход, и я не хотел применять обычную интерпретацию – к примеру, что его гнев может быть связан с чем-то, что он переживал в отношении меня во время моего отпуска, – так как я чувствовал, что это не добавит ничего нового к тому, что он уже знал. Мне хотелось быть более точным. Вместо того, чтобы утихнуть со временем, тревога Рене продолжала возрастать, и мне показалось необходимым предпринять срочную интервенцию. Сновидение Рене предоставило мне такую возможность.